В психологии подобного рода сциентизм возникает в форме утверждения – почти неоспариваемого ортодоксами, – что (если использовать формулировку Чарльза Тарта, хотя сам он и не придерживается высказанной в ней позиции): «Весь человеческий опыт, в конечном счете, можно свести к паттернам электрической и химической активности в нервной системе и организме».[54] Но если всю человеческую деятельность можно свести к биохимической активности, тогда то же самое можно сделать и в отношении самого данного сделанного человеком заявления. Так что, на самом деле, все утверждения в равной степени представляют собой фейерверки биохимических процессов. Но тогда не может быть и вопроса о том, чтобы отличать истинное утверждение от ложного, ведь все мысли в равной степени являются биохимией. Не может быть истинных мыслей или ложных мыслей – могут быть только мысли. Если мысли и вправду в итоге можно свести к пульсации электронов в нервной системе, тогда не может быть ни истинных мыслей, ни ложных мыслей по той простой причине, что не бывает ни истинных электронов, ни ложных электронов. А посему, если данное утверждение истинно, оно не может быть истинно.
Если вкратце, то, как отметили столь многие, включая Шуона и Смита, само существование идеи сциентизма доказывает фундаментальную неверность сциентизма.
Итак, сегодня часто утверждается, что сциентизм мертв, так что может казаться, что в предыдущих разделах я воскрешал не просто «соломенное чучело», но при этом еще и очень мертвое «соломенное чучело»[55]. Безусловно, это верно, что сциентистское и позитивистское мировоззрение утратило часть своей внешней привлекательности; однако я убежден, что оно не только все еще с нами, но и, во многом, расширяет сферу своего влияния. Никто внешне не будет называть себя «сциентистом», – данный термин сам по себе звучит как какая-то болезнь. Но эмпирико-научное предприятие слишком часто скрытно и явно отвергает иные подходы как нечто не являющееся равно достоверным. Я же подчеркиваю, что хотя лишь немногие открыто признаются в том, что они сциентисты, на самом деле, многие таковыми по факту являются. «Эмпирическая верификация» все еще правит бал в философском и психологическом мэйнстриме, то есть речь идет о «верификации при помощи органов чувств или их продолжений». В принципе, не особо-то что-либо и признается. Как же иначе объяснить факт, что всего несколько лет назад Юргену Хабермасу, – которого многие (включая и меня) считают величайшим философом из ныне живущих, – пришлось посвятить целую книгу опровержению позитивизма и отражению его натиска? (Речь идет о книге, чей первый абзац содержит пронзительный комментарий: «Наше отречение от рефлексии [ока разума] есть позитивизм».) Если эмпирический позитивизм и мертв, то это довольно резвый мертвец.
Но основная причина исследования сциентизма и его противоречий заключается попросту в том, чтобы использовать его в качестве примера всепронизывающей категориальной ошибки, дабы лучше понять все то, что входит в состав подобной ошибки. Мое итоговое заключение состоит в том, что общая интегральная парадигма – или любая всеобъемлющая исследовательская парадигма вообще – должна использовать и интегрировать все три ока, а посему необходимо с самого начала очертить соответствующие роли каждого из них. Если они не очерчены, тогда наша «всеобъемлющая парадигма» может оказаться открыта для сциентизма, ментализма или спиритуализма, каждый из которых представляет собой категориальную ошибку, причем, на практике, смертельную.