Лука Дельмаре был красив, обаятелен, увлечён, невероятен, полон юмора и энергии! Его хотелось слушать и видеть! И это было ужасно.

Потому что я проваливалась в его потрясающую внешность, в яркую речь с итальянским, а вовсе не французским «р», в бархатный голос и искристое тепло, смеялась вместе со всеми, а потом вдруг ловила себя за шиворот и говорила: «Стоп!»

Рядом сидел Паша. Я с ним сюда приехала! Поэтому я не могу, не имею права, не должна смотреть на других мужчин и подобным образом забываться. Даже если они на все тысяча двести восемьдесят процентов adorable, как говорят французы, или likable, по мнению англичан. Что касается Луки, он умел нравиться и знал об этом. Однако ничуть не рисовался, не хвастался, не строил из себя что-то, просто был естественным в своём великолепии, как водопад на солнце.

Я была готова смеяться над собой за то, что вдруг подумала, будто Лука приехал во Фрежюс из-за меня. Вовсе нет, дело в бабушке! Парень приехал навестить родственницу, что характеризовало его с ещё одной положительной стороны. Вдобавок, он оказался восхитительно щедрым и напомнил тем моего папу. Кошмар…

Вообще таким быть просто нельзя! – думала я, глядя на сияющие глаза, потрясающий нос, волевой подбородок и улыбку звезды. – Вот выставили же из Саудовских Эмиратов одного араба за красоту. А Луке там даже из самолёта не позволили бы выйти! Хорошо саудовским женщинам, об их «облико морале» заботятся! А нам тут, в свободной Европе, отдувайся.

Ладно, если бы Лука блистал где-нибудь подальше, желательно в телевизоре и вне зоны досягаемости, – это можно было бы запросто пережить. Но он смотрел на меня! Улыбался, спрашивал, понравилась ли мне пицца и вино, с такой теплотой в глазах, что это было преступлением.

Моё тело поддавалось его обаянию, таяло, как сахар в капуччино. Но ведь я капуччино не заказывала! Тем более такое – с изрядной долей Амаретто, от которого кружится голова и хочется петь, веселиться беззаботно и вообще просто целоваться и трогать… То и дело по моей коже пробегали мурашки, в животе и ногах становилось жарко, а в груди легко. Где-то на секунду-две. До тех пор, пока я не понимала, что веду себя, как гулящая женщина… и чувствую также. Разве это нормально, ощущать собственную грудь, когда просто сидишь за обеденным столом с друзьями?! Разве естественно стать внезапно настолько тактильно чувствительной, что ощущать волокна скатерти под пальцами, ручку вилки, складки юбки на собственных ногах, словно это что-то неприличное?

Мне кажется, что от одного присутствия Луки я сходила с ума! Поэтому вечером на пляж я не пошла. И на ужин тоже. Мне ужасно хотелось снова окунуться в облако харизмы нашего нового знакомого, но я решила категорически: «Нет». А я знаю, что такое взять себя в руки. Я могу выучить три страницы прозы за вечер вместо того, чтобы пойти погулять с подружками. Или переводить договор и технические условия, продираясь сквозь скучную лексику и чугунные термины, даже если хочется спать, а работу надо выполнить срочно. Я никогда никого не подвожу! И считаю, что ответственность и отсутствие подлости – это хорошо.

– Ты точно не пойдёшь? – спросил вечером Паша, надевая чисто выглаженную мной голубую рубашку.

– Я себя неважно чувствую. Голова болит.

– Ты и после обеда была какая-то странная, – заметил он.

Я пожала плечами. На Пашу я тоже сердилась. Мне так нужно было, чтобы он был со мной добрым, внимательным, но Красиков, наоборот, за обедом нагрубил. Рыкнул «Лезешь не в своё дело», когда я рассказывала Дахе, как навестила её бабушку и помогла той разобраться со счетами на электричество. И почему не моё? Своих бабушек у меня никогда не было, а Дахина кормила нас в детстве варениками с вишней, водила в кино и рассказывала чудные истории из жизни, угощая лакомствами.