– Ну да! – подхватил я. – У нас квартет!

– «Большой секрет»! – закончил шутку Саша Занин.

Идя в столовую, мы всякий раз слышали голоса певцов, звуки фортепиано, скрипки. Однажды видели в коридоре студента с тромбоном, другого с контрабасом. Они, видимо, перед экзаменом что-то музицировали…

За две недели мы исходили весь Саратов. Два раза были на спектаклях драмтеатра им. К. Маркса – «Оркестр» и «Наш Декамерон», два раза в цирке, в кино, ездили на Соколову гору, где расположен мемориал павшим в Великой Отечественной войне, в Энгельс, что на другом берегу Волги…

Ездили мы везде всем «квартетом». Были всякие смешные случаи. Возвращались с Соколовой горы, а в салоне таксиста (туда иначе доехать было нельзя, кроме как на такси) играла какая-то «блатная» музыка. Остановившись, Андрюша наклонился к водителю и заговорщицки тихо ему прошептал на ухо:

– Слушай, братан, продай нам эту кассетку!

Водитель, видимо, решил, что мы связаны с криминалом и говорит:

– Да берите, ребята, так…

Ещё мы ходили в музее им. Радищева на выставку эротического искусства (помню, Андрюша, зашёл, стушевался и сразу дал задний ход) – в общем, развлекались и росли культурно, времени не теряли. Посетили и в единственный на весь 900-тысячный город Троицкий собор.

В гостинице единственным развлечением оставались «видики» да херес. Мы каждый вечер брали по бутылочке за 3 рубля и закусывали его мороженым в вафельных стаканчиках. Сердобольный Андрюша говорил, расчувствовавшись:

– А я вот подумал: судьба, наверное, даёт нам последнюю возможность насладиться жизнью: тут тебе и театр, и кино, и «видики». Я в Чите только два «видика» и видел. А мороженое! Я за всю жизнь его столько не съел.

Я же там познакомился с девушкой Радой, которая работала в кассе драмтеатра (касса была на ул. Кирова) и её мамой. Часами простаивал у окошка кассы и вёл разговоры. Меня даже чаем там поили. Подавали прямо в окошечко кассы стакан. С Радой я даже умудрился поссориться через окошко. Билеты стоили 3 рубля. Я купил как-то два билета, а Рада с меня взяла 7 рублей (1 рубль якобы за «задержку»), а потом спросил её маму, что за такая услуга – «задержка»? Мама устроила дочке разнос (прямо при мне), в итоге помню, как из окошечка кассы, где сидела Рада, вылетел старенький замызганный жёлтенький рубль.

Бандитов везли с завязанными глазами

Наконец наступил день отъезда. Мы приехали под вечер в саратовский СИЗО. Следственный изолятор у них – это старинная тюрьма со сводчатыми потолками, мощными стенами. Уже ночью при тусклом жёлтом свете фонарей во внутренний дворик тюрьмы, где было полно людей в штатском, вывели сначала одного бандита с плотно завязанными глазами. Потом второго, тоже с повязкой на глазах. Оба были в наручниках. Первого посадили в «Жигули», второго в «Ниву». С-ова пристегнули за правую руку к Андрею, они сели на заднее сидение, я тоже там еле втиснулся. Как сейчас помню, толстую как бревно ногу С-ова и рядом моя тоненькая ножка в джинсах. Старшим сел оперативник с автоматом на коленях, а водитель достал свой ПМ и дослал патрон в патронник.

– Саша,  – говорит тихо Андрей. – Достань мой пистолет и тоже передёрни мне затвор.

– Зачем? – спрашиваю я.

– На всякий случай, – говорит друг с интонацией Семён Семёныча из «Бриллиантовой руки».

– Не надо! – отвечаю я с интонацией из того же фильма.

Даже в такие моменты мы умудрялись шутить.

Самый драматический момент был, когда стали открываться ворота тюрьмы, и мы стали подъезжать к воротам. Вот тут могло произойти то, чего мы так опасались – расстрела нашего кортежа. Но, меры безопасности, видимо, были предусмотрены, и всё прошло хорошо. Мы долго петляли по городу, будто прощаясь с полюбившимся нам Саратовом, наконец, нас привезли на военный аэродром. Там мы пересели в военный самолёт (кажется, ТУ-134), который перевозил какие-то ящики. Там было только четыре кресла с обеих сторон, в них сели Саша Занин и Андрюша со своими подопечными, а мы с Олегом неподалёку на ящиках, накрытых брезентом. Так и летели без посадок до Иркутска. Помню ослепительно-белые облака внизу. Пролетел встречный самолёт, оставляя за собой серый шлейф, и Саша Занин сказал: «Будто по снегу мотонарты пронеслись…» И я подумал тогда, что Саша тоже в душе поэт.