То же самое верно в отношении разглядывания – действия, производного, по сути, от ощупывания. Визуальное впечатление остается самым частым способом пробуждения либидозного возбуждения, а естественный отбор полагается на доступность такого способа – если, конечно, следовать подобному телеологическому подходу – и направлен на поиски красоты в сексуальном объекте. Прогрессирующее вместе с обществом сокрытие тела поощряет сексуальное любопытство, которое стремится как бы завершить облик сексуального объекта разоблачением скрытых частей. Впрочем, оно может отвлекаться («сублимироваться») на художественные цели, если удается перевести интерес с гениталий на форму тела в целом[34]. Задержка на этой промежуточной сексуальной цели сексуально подчеркнутого разглядывания свойственна большинству нормальных людей; более того, она дает возможность направить известную часть своего либидо на высшие художественные цели. С другой стороны, страсть к разглядыванию[35] становится перверсией, если а) она ограничивается исключительно гениталиями или б) связана с преодолением отвращения (как в случае вуайеристов, людей, подглядывающих за отправлением естественных потребностей); или же в) такая страсть вытесняет нормальную сексуальную цель, а не готовит человека к достижению последней. Третье условие особенно выражено у эксгибиционистов, которые, если доверять результатам ряда анализов, показывают свои гениталии для того, чтобы в качестве ответной услуги увидеть гениталии другого[36].

При перверсиях, направленных на разглядывание и показывание себя, проявляется крайне необычная особенность, которая будет занимать нас еще больше при описании следующего отклонения: в этих случаях сексуальная цель обретает две формы – активную и пассивную.

Силой, противостоящей скопофилии, но порой ею побеждаемой (сходно с тем, что мы наблюдали при отвращении), выступает стыд.

Самая распространенная и значимая среди всех перверсий – склонность причинять боль сексуальному объекту и ее противоположность – удостоилась от Краффт-Эбинга названий, соответственно, «садизм» и «мазохизм», в своей активной и пассивной формах. Другие авторы (см., например, у Шренк-Нотцинга, 1899) предпочитают более узкое обозначение «алголагния»[37], подчеркивающее удовольствие от боли и жестокость, тогда как в названиях, выбранных Краффт-Эбингом, на передний план выдвигается именно удовольствие от любых проявлений унижения и покорности.

Что касается активной алголагнии, или садизма, ее корни легко выявляются в нормальном поведении. Сексуальность большинства мужчин содержит элемент агрессии, стремления подчинять, биологическое значение которого, пожалуй, состоит в необходимости преодолевать сопротивление сексуального объекта иными способами, кроме как посредством ухаживания. В таком случае садизм будет соответствовать агрессивному элементу сексуального влечения, который обрел самостоятельность и занял главенствующее положение благодаря смещению.

В обычном словоупотреблении определение садизма применяется как к случаям, когда налицо активная или насильственная установка по отношению к сексуальному объекту, так и к случаям, когда удовлетворение достигается исключительно от унижения объекта и жестокого с ним обращения. Строго говоря, только последний крайний случай имеет право называться перверсией.

Сходным образом термин «мазохизм» охватывает все пассивные установки по отношению к сексуальной жизни и к сексуальному объекту, а крайним их выражением служит удовлетворение от восприятия сексуальным объектом физической или душевной боли. Мазохизм как перверсия, по-видимому, больше отдален от нормальной сексуальной цели, чем его противоположность; можно усомниться в том, возникает ли он исходно, – быть может, он проявляется, скорее, вследствие трансформации садизма