Владимир Иосифович Воробьёв, также став доктором биологических наук и профессором, стал главой ленинградской школы молекулярной биологии хроматина. Оба они – А. А. Лев и В. И. Воробьёв – в 90-е гг. были избраны действительными членами РАЕН.

Женя Шапиро в 1957–60 гг. продолжала линию исследований Д. Н. Насонова по паранекрозу, а в 90-е годы уехала в США Лида Писарева изучала фосфорный обмен в мышцах. Позднее она стала доктором наук, а потом много лет работала учёным секретарём Диссертационного совета ИНЦ РАН. При всей присущей ей приятности в общении с друзьями, она обладала твёрдыми жизненными правилами, здравым умом и тактичной прямотой, если можно так сказать. То есть она умела судить о людях и людских характерах «по заслугам» и умела донести до людей то, чего они заслуживают, не задевая их самолюбия, не вооружая их против себя. Это замечательное качество основывалось на её собственном достойном и уверенном статусе.

Встреча бывших сотрудников лаборатории физиологии клетки с бывшим аспирантом лаборатории. Н. А. Виноградова, Ю. Ф. Богданов, Н. Н. Никольский в парке г. Зеленогорска на берегу Финского залива, 2009 г. Фото Н. А. Ляпуновой.

Я, Юрий Богданов, в 1958–60 гг. изучал распределение минеральных анионов между раствором Рингера и мышцами лягушки, а позднее ушёл в область цитологии хромосом, радиационной цитогенетики, цитологии и генетики мейоза, работая с 1960 г. в Институте молекулярной биологии АН СССР в Москве. В результате, став доктором наук, профессором, организовал в 1982 г. собственную лабораторию в Институте общей генетики АН СССР. Кстати, я тоже был избран действительным членом РАЕН и несколько лет возглавлял секцию биологии и экологии этой общественной Академии.

Перечисленные выше персонажи сохранили дружеские связи до преклонных лет, и думаю, что все с благодарностью вспоминают благополучные годы научной работы на улице Маклина. Единственной серьёзной трудностью тех лет для научных работников была бедность лабораторий, бедность в оборудовании и реактивах. Свободных контактов с зарубежными коллегами тоже было недостаточно, но это уже – на втором плане, ибо, прежде всего, не хватало условий для эксперементальной работы и для достойной конкуренции с зарубежными коллегами.

В составе нашей Лаборатории физиологии клетки в других комнатах в те годы работали Д. Л. Розенталь, Галина Можаева, Георгий Можаев, С. Кроленко, Н. Никольский, А. Веренинов, С. Левин, С. Васянин, Н. Виноградова, С. Цифринович-Адамян.

А. Веренинов, Г. Можаева, Н. Никольский стали руководителями самостоятельных лабораторий. Г. Можаева была избрана членом-корреспондентом РАН, Н. Н. Никольский в 1988 г. был избран директором Института, затем – членом-корреспондентом АН СССР, а в 1992 г. – академиком РАН. В 2004 г. Н. Н. Никольский перешел в ранг советника РАН, но продолжил активную деятельность в Институте и в бюро Отделения биологических наук РАН, оставаясь, прежде всего, патриотом Института.

Из приведенного перечня видно, что подавляющее большинство научных сотрудников той Лаборатории физиологии клетки 50-х годов остались в Институте цитологии и внесли существенный вклад в развитие этого института, равно как и вклад в российскую и (хочется думать) в мировую науку.

В этом очерке я ничего не пишу о четырёх выдающихся организаторах и руководителях Института цитологии: Д. Н. Насонове, Ю. И. Полянском, А. С. Трошине и А. В. Жирмунском. Им посвящён отдельный очерк: «Д. Н. Насонов и его соратники». А здесь мне хочется вспомнить других учёных Института цитологии. Я выбрал их имена по двум принципам: по моей личной симпатии и по значимости в науке. Я думаю это – правильные принципы для живого рассказа. Но есть еще важная причина: этих людей уже нет на свете, а моя память о них жива. Уверен, что не только моя…