«Ах ты, сукин сын, камаринский мужик,

Заголя жопу по улице бежит,

Он бежит-бежит по-перд*вает,

За веревочку подергивает».

Матерная песня, конечно, но, как говорится, из песни слов не выкинешь.

По правую руку, сразу за аркой, была огромная русская печь. Чтобы забраться туда наверх, в ее стенке были сделаны углубления, которые служили ступеньками. Так же весь периметр печи обрамляли «печурки»3 (такие углубления в стенке печи), в которых лежали и сохли рукавички, носки и все такое. С этой печкой у меня связаны особые воспоминания, но об этом позже.

В углу кухни слева, сразу за кроватью, зимой стояла буржуйка, труба от нее выводилась в русскую печь и шла сверху поперек всей кухни. Летом буржуйку снимали. Здесь же, чуть ближе к центру комнаты, был люк в подполье. По центру – окно, под ним – большая лавка, во всю ширину кухни. Над лавкой – окно, и над окном – полка, так же во всю ширину стены, и она заходила еще направо и упиралась в печь. Справа, под этой полкой были еще полки, по – меньше, для кухонных принадлежностей. Если встать спиной к окну, то открывался вид на жерло печи. Оно закрывалось металлической заслонкой. Справа и слева от него были две печурки, а слева, в углу, стояли ухваты, с помощью которых в печку помещались чугуны для приготовления пищи. Вкуснее всего в чугунах получалась пшенная каша. Никаким другим образом, ни в каком современном кухонном приборе, нельзя повторить этот удивительный вкус.

Бани в то время у нас не было, и бабушка мылась сама и мыла меня в этой русской печи. Светлица (передняя комната) ничего особенного из себя не представляла. Большая просторная комната на 6 окон. Как войдешь, слева – стенка лежанки. Левая часть комнаты кустарным способом была отгорожена (2 окна, на юг и на восток). Там иногда жил брат отца Аркадий. В последствие вместо восточного окна Аркадий сделал себе отдельный вход. В светлице зимой не жили.

Я с бабушкой любил отдыхать на ее кровати, потому что она рассказывала мне много чего интересного. Например, про волков. Они в то время часто появлялись ночами в селе. Она, за свою жизнь, близко встречалась с ними, как минимум, четыре раза. Первый раз, она ехала на лошади по лесу, рядом бежала собака. Вдруг лошадь забеспокоилась, встрепенулась, а собака, поджав хвост, забилась под телегу. Прямо перед повозкой дорогу перебежал огромный волчище. Второй раз она видела волка, когда работала в поле. Была осень, волк вышел из близлежащего леса и, глядя на нее, стал лапами чекать землю и сухую листву. Так продолжалось пару минут, потом он так же спокойно удалился восвояси. В третий раз она видела близко волков, когда они пришли в село. Их тени мелькали у клуба, что стоял в пятидесяти метрах от дома. На беду, мой папа, в то время еще маленький мальчик, гулял на противоположном посаде села. Как все обошлось тогда, мне не запомнилось.

И последний случай, наверное, самый ужасный, когда волк пробрался на наш скотный двор. Услышав возню и крики животных, бабушка побежала туда и, открыв дверь, была сбита им с ног. Волк же через открытую дверь, не причинив ей большого вреда, убежал восвояси. Бабушка иногда рассказывала мне про своего деда. Он был управляющим в поместье графа Шереметева, любил охоту и часто охотился с графом, загоняя волков. И тогда волки боялись приходить в село. Но графьев в наше время уже не было. Их память хранили развалины в центре пихтовой рощи, которую граф же и посадил. Меня бабушка посылала на эти развалины за известкой, которую она добавляла в корм курицам.

Были у меня в Вощажникове друзья: Женя Большаков, что жил на посаде напротив, Игорь Яблоков, москвич, который в село приезжал только летом к родственникам – нашим соседям, Сережа Шишкин, жил через два дома от нас. Последним в нашу компанию добавился Вовка Колчунов, из крайнего дома на нашем посаде. Из всех перечисленных, кроме меня, да Володи Колчунова в живых уже нет никого. Первым ушел москвич Игорь. Мы даже толком и не узнали, что с ним приключилось. Просто родственники сказали, что он умер и похоронен в Москве. Игорь был хорошим футболистом, по нашим меркам, конечно. Невысокого роста, русый, немного конопатый, из-за чего мы дали ему обидное прозвище «Пескарь». Он, единственный из мальчишек выигрывал у меня в шахматы, но не в шашки, конечно. Мы могли играть с ним в шахматы целыми днями. Но больше всего времени мы проводили с Женей. Можно сказать, что он был моим лучшим другом в том смысле, как мы тогда понимали дружбу. С Женей мы занимались другими делами. Начитавшись книжек про войну, мы буквально грезили войной. Нашим штабом была старая баня, что стояла за огородом. Там, на чердаке лежала военная книга про главные операции Красной армии 1941-1945 гг. Не скажу сейчас откуда она у нас появилась. Книга была потрепанная, с выпавшими листами. Но читать мы умели и ее читали. В результате прочтения на полу деревенского дома появились пластилиновые макеты русских и немецких танков, которые вели беспощадную борьбу между собой. Женя всегда играл за немцев, потому что он был полный и немного походил на тучных и смешных немцев, которых нам показывал советский кинематограф. Он знал два немецких слова «Хальт» и «Хенде хох» и это определяло все. По мере расширения кругозора место танков заняли стройные полки солдат 1812 года в расписных мундирах из разноцветного пластилина. Спектакль поднялся на новый уровень: появились короли, королевы, дворцовые интриги. Женя после армии работал в Ростове, женился на моей однокласснице и умер в 2022 году от сердечного приступа. Похоронен он на сельском кладбище, недалеко от могилы Елены Михайловны, сестры мамы. У него была старшая сестра Люся и младший брат Вася. Люся умерла в младенчестве от сахарного диабета. Вася жив, проживает в Ярославле.