Перед ним громыхал красивейший водопад. Этот водопад не оставил бы равнодушным даже самого бездушного скептика. Можете себе представить, что случилось с нашим бедолагой. Великолепие, обрушившееся на него так беспощадно, погасило в нем последние остатки разума и логики. Он вдруг стал как-то совсем нездорово спокоен и рассудителен. Рассуждал он так: «Красота этого мира дарована человеку свыше. Он может созерцать ее и становится от этого счастливее. Но также не стоит забывать, что он, человек – венец творения. Поэтому вся красота мира должна принадлежать ему. Он должен покорить и подчинить ее себе. Этот водопад, каким бы ни казался грозным и свирепым, должен быть тоже покорен. Более того, он, похоже, восходит к самой вершине. Это прямой и самый короткий путь». Такова была последняя мысль, мелькнувшая в его помраченном разуме. Бросив зонты, он рванул навстречу свирепому каскаду. И чем сильнее тот бурлил и пенился, усиливаемый потоками, буквально извергавшимися из туч на вершину, тем яростнее мой товарищ взбирался по нему…

История умалчивает о подробностях борьбы между человеческим полоумием и силами природы. Кто знает, до куда бы долез наш герой и чем бы это все закончилось, но на его беду, а скорее счастье, случилось нечто, что положило довольно прозаичный конец этому безумию. Вскарабкиваясь на очередной утес, он неожиданно для себя нащупал в своих карманах нечто. Этим нечто оказались телефон, кошелек и паспорт, который он предусмотрительно взял в поход. Обо всем этом он совершенно позабыл, увлекшись сражением со стихией. Сейчас они дружно плавали в воде, которой были полны его карманы. Сознание мгновенно возвратилось, и реальность обступила его со всей своей ужасающей плачевностью. Паспорт свернулся в трубочку, телефон отключился и, кажется, приказал долго жить, а в кошелек, в котором должны были быть оставшиеся деньги и билеты домой, он просто побоялся заглянуть.

Чем же закончилась эта трагикомедия о железной воле, стальных нервах и горячей голове? Мой приятель бежал вниз по горной тропе, не чувствуя под собой отяжелевших ног, перемахивая через бешеные водные потоки и скользя по камням. От отчаяния и злости на себя он начал вопить военные песни в такт своего бега: «По-о-лем вдоль бе-рега круто-го мии-моо хааат!» Его голос приобрел какое-то глухое, неестественное звучание. Казалось, что кто-то другой кричит неподалеку, причем с надетым на голову скафандром. Его мало заботило, что кто-то из жителей этого благословенного края может услышать его милитаристские вопли – сейчас ему надо было выпустить, как у нас говорят, пар.

Когда, наконец, он спустился в городок, бедолага был похож на утопленника, передумавшего топиться. Дождь, по удивительной иронии судьбы, уже стихал, гроза удалялась на восток, громыхая прощальными раскатами нашему приятелю, видимо, сильно ее позабавившему.

Встретил же его тот самый колокол на старинной кампанелле. Собрав обрывки своего разума в кучу, герой старательно отсчитал удары, и не поверил ни ушам, ни голове, ни колоколу: со времени начала его альпийских злоключений прошел ровно час… Разумеется, ему казалось, что прошла вечность, ну или хотя бы часа два. Как бы то ни было, до автобуса было еще далеко. Он чувствовал, что, если сейчас что-нибудь не предпримет – он или упадет в обморок, или подхватит воспаление легких. А может, и то и другое одновременно. Нужно было где-то согреться, чтобы автобус забрал его отсюда живым. Он углубился в городок.

Сухие, довольные своим благоразумием люди выходили из домов под проясняющееся небо. Мой приятель уже никого не презирал, ибо все свое презрение он обратил на себя. Устав от изумленных и немного боязливых взглядов, он свернул в первую попавшуюся тратторию. Таких тратторий, нужно сказать, было в этих краях с избытком. В них проводили приятные вечера чопорные пенсионеры откуда-нибудь из предместий Лондона или Гамбурга, потягивая редкие (более по цене, нежели по вкусу) вина, смакуя вонючие сыры и аккуратно отсчитывая услужливым «камерьере» свои евро, однако так аккуратно, что для их банковских счетов за горами такой отпуск оставался практически незамеченным.