– Вот видишь, Вероника, – будто это успокаивало, произнес магистр. – Ощущать чувство вины – это естественно, но ты точно ни в чем не виновата. Просто твоя жажда жить оказалась сильнее, чем у Эммы.

– Так легко… – ответила я. – Вы так спокойно говорите, вам ее совсем не жалко? А ты, – ткнула пальцем в мальчишку. – У тебя же сестра умерла, где скорбь?

В моей голове уже потихоньку выстраивалась картинка нового мира. И что-то уже укладывалось, а что-то нет.

Например, стало понятно: магистру в принципе безразлично, кем была Эмма. Ему интересна я и некая сила, которая у меня появилась.

С отцом Эммы Станиславом тоже все ясно. Точнее, почти ясно. Он плевал на дочурку с высокой колокольни, считая ту избалованной девчонкой, и желал выдать замуж. Когда все пошло не по плану, а именно появилась я, вначале решил, что это проделки Эммы, а потом легко вычеркнул ту из жизни. Нет у него больше дочери!

Козел!

И мать.

Я вспомнила женщину около постели. Нервную, суетливую, с бегающими глазами, вот кто действительно достоин сочувствия.

Пусть мы общались всего несколько минут и я даже не знаю ее имени, думаю, она точно будет горевать об исчезновении кровинки.

И мальчишка Мишель с по-прежнему нехарактерным выражением лица для ребенка на вид десяти лет, а казалось, ему целая сотня. Где надутые губы из-за обиды на безвременно почившую сестру? Где скупые слезы? Ну хоть что-нибудь из нормальных реакций на смерть близкого человека?

– Мы мало общались, – сдержанно ответил парнишка. – Нам не о чем было разговаривать. Слишком разные интересы, слишком большая разница в возрасте.

Я заломила бровь.

– Лет восемь? Разве это разница? Нет, понимаю, она вряд ли меняла тебе пеленки, но все же! Это твоя сестра!

– Пятьдесят восемь, – поправил меня парень. – Я несколько старше, чем кажусь. Это долгая история, я бы не хотел разговаривать об этом.

Мои глаза округлились.

Какие пятьдесят восемь? Да он же на вид из-за стола вчера выполз.

– Вероника, – прервал мои вопросы магистр. – Обо всем потом, время в нашем мире не всегда течет так, как ты привыкла. Сейчас важно другое – подготовить тебя к перемещению в академию. Мишель, можешь собрать вещи сестры? Думаю, они пригодятся Веронике в академии.

Мальчишка кивнул и покинул комнату.

– Пока у нас есть несколько часов, позволь тебя еще расспросить, мне важно понять, что ты из себя представляешь и каковы твои умения.

Следующий час я все так же провалялась в кровати, но активно отвечая на вопросы.

Так Стефаниуса несказанно обрадовало, что я неплохо знаю математику и физику своего мира и что поступила на экономический факультет. Имею неплохие познания в истории, начитанна, но выяснились и минусы.

Например, я, как и Эмма, не умела ездить на лошади.

– Это станет проблемой? – спросила я.

– Научишься, возможно, не сразу, – пообещал Стефаниус. – Куда хуже обстоят дела, когда переселенец не умеет ни писать, ни считать. Вот это проблема.

– А так бывает?

– Конечно, – кивнул он. – Переселенцем может быть даже младенец, и нет ничего страшнее маленького, нервного и очень могущественного ребенка, обгадившего пеленку. И как такого обучать? Представь себе.

Я пожала плечами.

Сейчас трудно понять, как и чему будут меня обучать, а они спрашивали про абстрактного младенца.

– Расскажите об академии. Чем я буду там заниматься? Предметы? Дисциплины?

– По-разному, – размыто ответил Стефаниус. – У всех переселенцев есть силы, чаще всего разрушительные, если не придать им огранку. Как у драгоценного камня – не засияет, пока не попадет в руки к ювелиру. В академии именно этим мы и занимаемся. Помогаем людям с талантом и силами найти их верную огранку, чтобы вы засияли ярче. Первый год обычно занимаемся чем-то простым, таким как природная магия земли. Если человек находит себя в этом занятии, то дальше продолжает совершенствоваться в данной стезе. Если нет, то со второго года расширяем горизонты, подключаем тяжелые дисциплины – осваиваем оставшиеся стихии: вода, воздух, огонь и к пятому курсу время.