Алан наклоняется, чтобы завязать шнурок, оглядывается через плечо на собственный зад, потом на меня:

– Любуешься, а?

– Мечтать не вредно, – отвечаю я.

– Господи, – говорит Вэл, – ну точно как дети малые.

– Нет уж, извини, – возражает Алан. Он выпрямляется, и мы идем дальше. – Мы с Но гиганты среди карликов. Верно, Ной?

– Ты и правда высокий.

– Несгибаемые реликты более совершенной эпохи.

– Алан, у тебя между зубами зеленый перец застрял. – Вэл тычет пальцем ему в рот.

Он выковыривает перец ногтем и скрывается в кабинете.

Прежде чем последовать за ним, Вэл говорит мне:

– Твой лучший друг – идиот, ты в курсе?

– Дык.

– Клево.

Некоторые вещи доходят не сразу, но с течением дня я все больше приближался к их пониманию. Первая пара, за ней вторая, третья, и чем дальше, тем меньше я понимал.

«Помнишь, как я раньше фанател от „Железного человека“?» – «Раньше?» Будто утром мне в мозг посадили эти две фразы, как семена, и теперь, к уроку продвинутого немецкого, из них выросло целое дерево.

– Шлагбаум, полтергейст, претцель, блицкриг…

Герр Вайнгартен упивается своей ежегодной речью в первый учебный день, в которой перечисляет неизбежные преимущества немецкого языка над английским. Поскольку факультатив длится четвертый год, остались только самые крепкие орешки: не считая одного новичка, все мы здесь с самого начала.

– Бутерброд, бухгалтер, гауптвахта, шаденфройде – вот лишь немногие примеры заимствований из немецкого языка.

Дэнни Динглдайн тянет руку. Весь класс хихикает, как делает в ответ на любую выходку Дэнни Динглдайна. Дэнни вызывает смех даже без всяких усилий со своей стороны, что за долгие годы, подозреваю, не раз спасало его от взбучки.

– Слушаю, Динглдайн, – говорит герр Вайнгартен.

Мы хихикаем.

– Ага, здрасьте всем, – начинает Дэнни Динглдайн. Снова хихиканье. – А я вот не знаю, что такое шаденфройде.

Новенький тоже поднимает руку, но не собирается ждать, пока его вызовут:

– Это когда получают удовольствие от неприятностей другого. Буквально переводится как «злорадство».

Тревога, тревога, среди нас всезнайка! Мы переглядываемся, понимая, что́ стоит на кону. Три года мы целенаправленно создавали среду, где можно работать по минимуму, совместными усилиями занижая стандарты, пока самый начальный уровень не превратился в норму.

А теперь новичок может одним махом свести на нет все наши труды.

Герр Вайнгартен шокирован, как любой учитель, впервые за последний десяток лет встречающий ученика, добровольно вызвавшегося ответить на вопрос. Он хвалит новенького за правильный ответ и в награду предлагает выбрать немецкое имя на текущий учебный год.

– Я буду Норбертом, – говорит парень.

Весь класс, наряду с герром Вайнгартеном, устремляет взгляды на меня. Дело в том, что предыдущие три года Норбертом был я. Нет никого норбертовее меня.

Я и есть Норберт.

Герр Вайнгартен мнется:

– Кхм… надо сказать, раз уж такое дело… – И пускается в длинные объяснения, почему нельзя выбрать имя Норберт, которые вкратце сводятся к тому, что «у Ноя пальма первенства».

– Герр Вайнгартен, – говорю я, – ничего страшного. Я могу побыть, ну, например… Клаусом.

Судя по реакции класса, можно подумать, что я разделся догола, положил ноги на стол и закурил косяк.

– Но ты же Норберт, – тихо возражает герр Вайнгартен.

Да, думаю я. Я Норберт.

Новенький, осознав свою оплошность, встревает:

– Все в порядке, герр Вайнгартен. Я стану Клаусом.

По классу проносится вздох облегчения.

Я улыбаюсь новичку:

– Danke, meine neue Freundin[15].

Герр Вайнгартен прокашливается, но не успевает меня поправить, поскольку новоиспеченный Клаус снова подскакивает: