Тимофеева давно ушла. Рабочий день уже час, как добежал до логического конца. Саша открыла ноутбук и стала просматривать записи пациентов на завтра. На прием зарегистрировалось три человека. Тимофеева записалась на четверг. «А ведь как сначала была настроена. Умирать собралась. Прочла в интернете все, что только можно, и сразу же нашла все симптомы у себя». Саша закрыла ноутбук и посмотрела в окно. Ей вдруг стало грустно.

Она любила свою работу, только не эту, а прежнюю – в неврологическом отделении городской больницы, с ежедневной суетой, приездом «Скорой» и беспокойными ночными дежурствами.

Она любила утреннюю суету и ежедневные пятиминутки в кабинете заведующего. У нее были сложные больные, и она возилась с ними: назначала им обследования и консультации смежных специалистов. И радовалась их успехам.

А еще там остался ее коллектив, с которым она была вместе с первого и до последнего своего рабочего дня в больнице. Здесь тоже был коллектив и тоже маленький, но кофе здесь, как и положено, варила кофемашина и никак не Елизавета. И говорить о пациентах здесь было не принято, и консилиумы собирать не приходилось. И еще – здесь не было никого, похожего на Дудника, с его научными регалиями и вечной торопливостью.

«Надо созвониться и обязательно заехать к ним в поликлинику», – подумала Саша. Затем она пересела за рабочий стол и открыла тумбу. На дне пустого ящика лежала фотография. Она уже неделю смотрела на нее каждый день. «Вот и я люблю своего мужа, – вздохнула Саша. – А любит ли меня Стрельников, я не знаю». Настроение, и без того не самое радужное, окончательно испортилось.

Степанков открыл без стука дверь и стоял на пороге кабинета, закрыв собой почти весь проем. Саша быстро закрыла тумбу и заставила себя улыбнуться.

– Ты чего так хитро улыбаешься работодателю?

– Я, Степанков, улыбаюсь своим мыслям. Притом очень грустным.

– Так улыбаются не мыслям, а только неприличным мыслишкам. Скажешь, я не прав?

– Смотрю на тебя, Юрочка, и думаю, что набираешь ты вес не только в научном мире. – Саша постаралась перевести разговор в беспечное русло.

– Нет. Все под контролем. Это дверь меньше стандарта. А ты от ответа не уходи.

Степанков оттолкнулся от двери, прошелся по кабинету и уселся в кресло напротив нее.

– У меня к тебе серьезный разговор. Хорошо, что не уехала, а то пришлось бы вечером напрашиваться в гости. Хотя идея попасть на ужин меня вполне устраивает.

– Ну, раз я здесь, начинай, радуй.

– Саша, надо, чтобы ты съездила к моим хорошим знакомым. Вот так надо.

Степанков провел рукой по горлу, что означало «позарез».

– То есть как – съездила? Мы же не консультируем на дому.

Холодок образовался между лопаток. На руках выступила «гусиная кожа».

– Это особый случай. У меня есть приятель Игорь Лунин. Наши родители дружили семьями. Потом у Игоря отец умер, а мои уехали в Германию. Но отношения мы поддерживаем до сих пор. У него проблема с дочкой. Насте восемь лет. Два года назад она вместе с матерью попала в аварию. Мать отделалась легким испугом, а девочка прикована к коляске и не разговаривает. Хотя изначально у Насти диагностировали только легкое сотрясение мозга, были еще ушибы мягких тканей, но ничего серьезного, что могло повлечь такие последствия.

– Почему проблема только у твоего друга? А где мать девочки?

– Представь, мать погибла через год в очередном ДТП. Хотя и говорят, что снаряд в одну воронку дважды не падает, но…

– Н-да. Юра, а я чем могу помочь?

– Ты – ничем. – Степанков поднял руки, предвидя Сашину реакцию. – Но как я мог ей отказать? Ты бы видела Галину Адамовну. Что мне было делать? Ты бы сама, случись что, отказала б в помощи своей Елизавете или Дуднику?