– Мне нужны вы, – не дал ему договорить Саша. Он отстранил от груди букет, и глаза мужчины округлились – в другой руке Ковалев сжимал туристический топор. Розы с тихим шелестом посыпались вниз.

Саша усмехнулся, увидев, как побелело лицо его собеседника. Этот трюк с цветами Ковалев видел в каком-то фильме, только там у главного героя вместо топора был автомат или пулемет. Пулемета у Саши, ясен пень, не было, но в деле, которое он задумал, сгодится и топор.

Папа Ирмы попытался захлопнуть дверь, но Саша оказался проворней. Яростно вскрикнув, он перехватил топор второй рукой и с силой опустил его на лицо мужчины. Стальное лезвие перебило дужку очков, глубоко разрубив лицевую кость. Из разверстой раны хлынула пенящаяся кровь.

Ирмин папа покачнулся, глаза его, лишенные очков, беспомощно моргнули. Из разрубленного рта вырвался хлюпающий крик.

Не переставая улыбаться, Саша вошел в квартиру и, размахнувшись, нанес еще один удар. На этот раз топор вошел в череп мужчины и крепко застрял там. Папа Ирмы как-то странно хрюкнул и грузно опустился на пол. Из разваленного надвое лица потоком лилась кровь.

Ковалев наступил на его голову ногой, пытаясь вытащить застрявшее оружие. Боковым зрением подросток заметил, как кто-то просеменил в коридор, и поднял глаза. У шкафа-купе стояла мама Ирмы, загораживаясь, словно щитом, своей дочерью. Ирма с ужасом смотрела на умирающего отца, который извивался в расползающемся кроваво-пурпурном озере.

– Я убью ее, – сказала женщина, прикладывая к шее Ирмы скальпель.

Саша недобро сузил глаза, он продолжал раскачивать топор в черепе убитого, расширяя рану. Наконец, сделав резкое движение, ему удалось вырвать лезвие наружу.

– Отойдите от нее, – мягко произнес он.

– Не надо, Саша, – пролепетала Ирма.

Женщина усмехнулась:

– Думаешь, она нужна нам живой?

Саша вскинул топор вверх. С него сорвались несколько алых капель, запятнавших ламинат.

– Оставь ее в покое, гадина. Или я отрублю тебе голову. И да, я думаю, Ирма нужна вам живой.

Мама Ирмы засмеялась.

– Ты ошибаешься.

И прежде чем Саша успел что-то предпринять, она неожиданно вонзила скальпель в шею дочери, распоров ей горло от уха до уха. Кровь начала толчками выплескиваться из страшной раны. Ирма, хрипя, забилась в конвульсиях.

Саша замер с отвисшей челюстью, топор выпал из ослабевших рук.

Мама Ирмы захохотала.

– Сердце можно вырезать из свежего трупа, – сказала и брезгливо отшвырнула тело приемной дочери. Так ребенок бросает на пол надоевшую ему куклу.

– Нет, – помертвевшим голосом сказал Саша. Он упал на колени, с ужасом глядя в мутнеющие глаза любимой. – Ирма, не умирай!

Но она умирала прямо у него на руках, взгляд ее тускнел, а безумная приемная мать продолжала заливаться безумным смехом, и он…

…открыл глаза, с животным ужасом глядя в темный потолок. Лоб парня был покрыт крупными горошинами пота, дыхание со свистом вырывалось сквозь зубы.

– Это сон, – просипел Саша. Он закрыл глаза и тут же открыл их. Образ Ирмы с распоротым горлом и стекленеющими глазами медленно размывался, превращаясь в дымку.

Он поднес к лицу руку и, вцепившись зубами в мякоть у большого пальца, завыл. Глаза тут же наполнились слезами.

Ирма не должна умереть. Не должна.

Никогда. Он не позволит этому случиться.

– Сегодня мне нельзя далеко уходить, – сказала Ирма, когда они встретились рядом с детской площадкой. – К нам приедут гости. Давай просто посидим на лавочке?

Саша молча кивнул.

После ночного кошмара его не отпускало какое-то вязкое чувство глухой безнадеги. Будто он медленно, но неуклонно сползал в пропасть, откуда тянуло могильным холодом. Ничего не помогало, никакие альпинистские приспособления! И миллиметр за миллиметром он погружался в ущелье, все глубже и глубже.