И та послушалась, побежала, сверкая вязаными чулками.

Пока шагали к дому, Алевтина все жилье нахваливала.

– Кухонька есть, печь рабочая. Утюг, пожалуйста, угольки заправляй и гладь сколь душа просит. Устька! Я кому сказала – угомонись!

Мальчишка раздумал плестись позади женщин, и теперь с грозным видом скользил впереди по дорожке, и то и дело мешался у матери под ногами.

«Недалече» вылилось в сорок минут ходьбы с краткими остановками. Лямка саквояжа успела надавить пальцы. Дом Алевтины Кадушкиной стоял на Коромысловой улице, четвертым от угла: деревянный добротный с жестяным коньком и удивительно красивыми резными ставнями, пара из которых провисла в петлях. Двор имел несколько запущенный вид. Углы старательно забиты хозяйской сломанной утварью: тазы, огрызки метел, скамьи и перевернутые горшки на кольях. У ворот стояла старая телега без одного колеса. Справа от дома тянулись подсобные постройки и низенькая баня с грудой не колотых поленьев под стрехой. Слева к дому примыкал флигель, в окнах которого пестрели занавески в крапинку.

Из-за сарая показался малорослый мужичок заспанного вида с нечесаной шевелюрой и клокастой бородой. Завидев Алевтину, шустро повернул обратно.

– Гишка, куда это ты? – окликнула его Алевтина, подбоченившись. – А ну подь сюды, дорогой.

Мужичок с нашкодившим видом приблизился.

– Чего дров не наколол, бездельник?

– Так, Алечка, я же вот, – махнул Гишка рукавом в сторону сарая, – топор точу.

– Третий день, как точишь! Вот попросишь у меня добавки!

– А-аль… – заканючил мужик.

– Не Алькай! Пойдемте, Тиса Лазаровна, – хозяйка составила корзину на кособокую лавку и поманила за собой девушку. – Дядька мой троюродный, пригрела вот лежебоку на свою голову, мало мне одного было, – пояснила Алевтина. Она обошла колодец и ржавое ведро с дождевой водой и поднялась на высокое крыльцо. Пошарила рукой по дверному косяку флигеля и вытащила ключ.

– Проходите, смотрите… Печь исправно работает. Комнатка очень светлая. Вот скатерочка, сама вышивала. Баню топим раз в неделю. Коли останетесь, так сегодня и затопим. Чего не хватит, принесу с превеликим удовольствием.

Тиса поставила на пол ношу и прошла по скрипящим половицам. Что ж, все для жизни есть. Кровать у стены, над ней гобелен в розах. Вдоль противоположной стенки – столик с масляной лампой, пара стульев и вполне еще крепкий шкаф.

– Ма, а кто это? – в дверях кухни появилась девочка лет тринадцати, темноволосая как мать. Не скрывая любопытства, она уставилась на незнакомку, жуя сочное яблоко. За ее спиной в кухне Устин с упертым видом поддевал носом сапога табуретку.

– А ну кыш отседова! – погнала детей Алевтина. Те и не думали слушаться.

Послышался знакомый стук костыля и шарканье. В комнату заковыляла бабуля с клюкой. Седые волосы ее были растрепаны, из-под старого тулупа виднелись морщинистые чулки.

– Булочная рядом. До центра, конечно далековато. Зато до парка рукой подать, – продолжала говорить Алевтина Борисовна.

– Мой Моня умер на этой кровати, – продребезжала старушка.

– Ма! – воскликнула с досадой Алевтина. – Вы мне так всех постояльцев распугаете! Идите в свое кресло, чего вам не спится-то? Это моя свекровь, Тиса Лазаровна.

– Это дедова комната! – поддержал бабушку Устин из кухни.

Алевтина топнула ногой. И дети юркнули-таки за порог. Вслед за ними заковыляла и старушка.

– Простите, Тиса Лазаровна, – с извиняющейся улыбкой сказала Алевтина. – Домочадцы. Но они вам докучать не будут. Не беспокойтесь.

– Вы сказали, что рядом есть парк? – произнесла Тиса, оглядев из окна палисадник и улицу за тыном.