Вот, мы сидим, пьём, слушаем и смотрим. У одного из кондровских ребят яйцо прилипло к смоле, выступившей от жара костра на плохо строганной скамейке. Яйцо выкатило из трусов и тихонько так прилипло к смоле. Его позвала жена или послала зачем-то, я уже не помню, он резко подорвался и побежал к машине, а яйцо-то прилипшее!! И вот мы видим, как мошонка растягивается, потом оттягивается, как резинка, и потом, когда предел липучести преодолела мошонка, вся эта конструкция выстреливает! Раздаётся громкое "чмок", это мошонка встретилась с хозяином. И дальше они вместе пошли к машине.

Притащил он водки и минералки.

Мы это быстро всё выпили, но, оказалось, водка некачественная, потому что у Мутного покраснела рожа, а рожа у него краснеет только от некачественного алкоголя, поэтому мы быстро ему налили качественного, он выпил стакан и лицо побледнело, это хороший признак: побледневшее лицо. Но сам Мутный навернулся на траве и лежал в овраге белый. Мы посмотрели, что он не синий, и оставили его лежать, отдыхать.

Я в это время решил помыть руки от съеденной рыбки. Пошёл к речке, и почему-то решил наклониться к воде с самого берега. Естественно, я кувырнулся, пролетев метра три, я встретился с водой. Руки я, конечно, помыл, а значит, я правильно сделал, что наклонился, джинсы и куртку я потом всё равно постираю.

Потом мы танцевали с Малиной. У неё писька воняет селёдкой, или борщом, как сказал её муж. Мне предлагали понюхать, и рассудить их спор, потому что Малина говорила, что её писька ничем не воняет. Но я почему-то не стал нюхать. Зато мы выпили потом за борщ и за селёдку. А Наташа принесла картошки, размером с её сиськи, вернее даже картошка больше чем сиськи. И мы решили, лучшее дело ночью – это пожарить картошки. Про картошку мы потом забыли, да и хрен с ней, потому что картошку нельзя выпить, а есть нам сегодня не хочется.

Цибуля нажрался, наблевал, высунувшись из палатки, а потом решил рассказать всем, что он увидел сейчас, накурившись какой-то дряни, и стал нам играть на контрабасе, который неизвестно откуда взялся и неизвестно куда исчез потом.

Мы пошли с Мутным купаться. А течение то сильное, и я боюсь заплывать далеко, потому что темнота, а дальше пляжей нет и весь берег порос крапивой, а у меня нет никакого желания вылезать на берег сквозь крапиву. Поэтому я искупался близко к берегу, не отходя далеко от нашего мостика.

Потом припёрся Грелок, имитируя то, что он пьяный. А я давно знаю то, что он только ходит с кружкой, а сам не пьёт, ну и хорошо, если он не пьёт, то нам больше достанется.

Потом пришла Касяня, притащила какой-то травы, мы её стали курить, но это оказался табак. Причём нюхательный табак. А мы его скурили в трубках для анаши и смеялись, думая, что это приход. На самом деле это была ржака.

Представьте мы ржём, и играет дебильный панк-рок на весь лес. Сосны качаются, как будто танцуют.

Утром Ливандовский сходил на Угру и посрал, как «он обычно делает, приехав на Угру».

Рыбаки ниже по течению тут и там, ещё дальше, орут, по мере проплывания колбасины Ливандовского: "Засрали всю речку, уроды!"

А потом он вышел из речки голый, его жена принесла полотенце, но он естественно вытер им только лицо, и, оставаясь голым, обмотал только голову, чтоб не напекло, а печёт сегодня знатно, также сильно как в 2010 году. Но тогда мы были моложе и жару переносили легче, да и пиво тогда было дешевле намного, а, как будто бы, даже холоднее.

Сейчас ночь, девки трясут свои мелкими сиськами. Колени и локти у них оцарапанные, вот утром будут объяснять, почему это у них коленки оцарапанные. А мы придумаем, естественно, что это был секс по согласию. Но это будет завтра.