Теперь же появилась женщина при собственных деньгах, которая хотела выйти за него, но он не смел на ней жениться…

Чем больше Шаоань думал, тем больше ему хотелось найти безлюдное место и плакать, плакать, плакать, обхватив руками голову. Как он был счастлив! Жунье, обожаемая Жунье, написала ему. Как мучился он оттого, что не мог обещать ей счастья, не мог жить с женщиной, которая любила его – и которую любил он сам.

Но у Шаоаня не было времени раскисать. Дома, в бригаде и в деревне дел было больше, чем у героев «Троецарствия»[21]. Он вставал затемно. Сперва натаскивал на коромысле воды, чтобы наполнить две здоровых бадьи, что стояли дома. Отец был уже не молод и не мог выполнять такую тяжелую работу. Наносив воды, Шаоань помогал матери приготовить еду для сестры. Ланьсян спешила к первому уроку в Каменуху. Едва сестра заканчивала есть, за ней прибегала Цзинь Сю, и Шаоань провожал их до Горшечной. Было еще темно, и девочки боялись ходить одни. В семье у Цзинь Сю не было мужиков, поэтому провожал именно Шаоань.

Проводив младших, Шаоань быстро возвращался и бежал в стойла, чтобы распланировать день своей бригады. На самом деле он успевал еще по дороге обдумать те сорок – пятьдесят задач, которыми предстояло заняться, а потом очень быстро распределить их между работниками. Поле не терпит никаких проволочек. Весь осенний урожай, все средства к существованию нескольких десятков семей в следующем году зависели от каждой минуты и каждой секунды.

Почти все члены бригады часто жаловались, что он держит их в ежовых рукавицах. Не успеешь перекурить, как Шаоань уже загоняет работать. Некоторые звали его изувером, но ему было наплевать. Он думал так: ежели сейчас не пропитать земли своим пóтом, то по осени, когда станут раздавать наработанное, будут называть и того хуже. Он всегда был в первых рядах и брался за самую тяжелую работу. Кроме того, Шаоань был большой мастер по части техники, и даже те, кто считал себя знатоками сельского дела, восхищались его познаниями. Его авторитет возник в каком-то смысле естественным образом.

Когда Шаоань не ел в поле, он шел обедать домой. Пустая миска еще не успевала коснуться стола, как он выскакивал наружу и несся на огород. Пока другие спали, Шаоань занимался собственными посевами. Огород был его главной ценностью, столь значимой, что он не знал, как еще обустроить его. Сажал зерно, сажал овощи, не чурался междурядного посева – использовал каждую возможность, планировал тщательно и аккуратно. Что-то растил для себя, что-то на продажу – каждый кусочек земли на огороде был полит его пóтом. Каким бы усталым он ни был, стоило Шаоаню вступить в свой маленький мир, как силы возвращались к нему. Порой он не работал даже, а просто отводил душу. Каждый урожай с этого клочка был свой, собственный. И пока впереди маячит урожай, крестьянин будет творить на земле со страстью художника…

Шаоань работал безумно и жадно весь день, а вечером, если в бригаде не было собраний, он падал в свой грязный угол и засыпал мертвецким сном…

Но с некоторых пор Шаоань потерял сон. После полного забот дня он не мог уснуть. Перед его глазами то и дело возникал образ Жунье. Он вздыхал в темноте и по временам зло ударял кулаком по кану.

Было совершенно непонятно, что делать. Сначала он думал, что если просто не ответить Жунье, она поймет, что он не согласен. Даже не так – не смеет согласиться. Думал, что она перестанет и вспоминать обо всем, что было. Но тут Жунье взялась передавать через Шаопина весточки и просить Шаоаня приехать в город. А у него действительно не было времени приехать. Но главное – речь шла о совершенно невозможном будущем. Зачем было тратить столько времени на эти поездки и разговоры? Шаоань не хотел говорить «нет» в лицо Жунье и видеть своими глазами, как разбивается ее сердце. Он боялся, что его сердце разобьется следом. Шаоань думал, что если он не поедет в город, Жунье сообразит, к чему он клонит, и не станет снова поминать о старом. Шаоань и представить не мог, что Жунье зачастит к нему в деревню.