Хунмэй с детства росла в страхе и тревоге. Когда она была маленькой, ее дед был еще жив. Все знали, что он из «бывших», и в деревне на них смотрели косо. Когда Хунмэй пошла во второй класс, началась «культурная революция». Бедняки и середняки перековались в цзаофаней[19]. С красными флагами в руках ночью они появились на пороге дома семьи Хао, вооруженные мотыгами, и в одночасье превратили его в груду обломков. Они пытались найти золото, серебро и бумаги на землю, которые зарыл старик. Откопали, правда, только пустой глиняный кувшин, который зарыли в свое время, чтобы умилостивить духа земли. Но дом был в ужасающем состоянии. Семья Хао ютилась в сарае, в котором раньше кормили скотину. Дед умер в том же году. Но ярлык «бывшего» никуда не делся, а достался отцу Хунмэй и ей самой как главное дедово наследство. Они сами были, считай, «бывшие».

Под этим тяжелым бременем косых, презрительных взглядов Хунмэй еле-еле доползла до старшей школы. Именно поэтому она очень хорошо училась и была сама вежливость и обходительность. Когда комбед составлял списки на поступление в среднюю и старшую школу, никому и в голову не пришло вычеркнуть ее кандидатуру. Семья Хунмэй жила крайне бедно. Единственным отблеском ее былого достатка было колченогое резное кресло красного дерева. Вся семья жила только трудами старшего Хао. В неурожайный год им не доставалось государственной помощи ни зерном, ни деньгами. Жили впроголодь. Многие годы семья возлагала все свои надежды на Хунмэй. Все ждали, что она сможет привнести свет в их унылую жизнь. Поэтому, родители, стиснув зубы, отдавали последнее, чтобы она могла ходить в школу…

Хунмэй уже в детстве поняла, какая миссия на нее возложена. Суровая жизнь заставила ее рано повзрослеть. Простушкой она казалась лишь внешне.

Благодаря жизненному опыту Хунмэй никак нельзя было назвать неопытной во многих сложных материях – включая любовь и брак. В ее общении с Шаопином не было ни намека на подобные вещи. Она давно решила для себя, что с таким социальным происхождением и достатком ей просто нужно найти хорошего человека, найти мужчину с деньгами, чтобы изменить судьбу семьи. Родители связывали с ней свои надежды, но она понимала, что девушка ее происхождения могла доучиться только до аттестата старшей школы, и после окончания учебы ей все равно придется вернуться в деревню. С такой графой «социальное происхождение» университет ей не светил. Поэтому Хунмэй оставалось только найти хорошего жениха. Это был единственный способ хоть чего-то добиться. Как могла она отдать свою судьбу в руки такому же бедняку, как она сама?

Ее сближение с Шаопином было просто проявлением жалости и сочувствия. Она жалела его – и ей хотелось, чтобы ее пожалели.

Она не смотрела на него свысока, вовсе нет. В Шаопине было что-то необычное. Хунмэй не могла выразить это словами. И потом, хотя он и не был красив, но выглядел особенным: высокий, крепкий, остроносый, с упрямым мужским лицом и темными глубокими глазами. Если бы он был из функционеров, даже из деревенских, из людей с деньгами, если бы у него были родственники-партийцы, например, как у Жуньшэна, – быть может, сердце бы ее и дрогнуло. Но Шаопин был гол как сокол. До нее доходили слухи, что семейство Сунь крестьянствует и живет скопом в одной расселине…

Сходство их судеб наполняло душу Хунмэй теплом и симпатией. В мире, где ей не доставалось обыкновенно ни любви, ни дружбы, Шаопин был дорог и важен. Только когда Юйин стала издеваться над ней при всех, Хунмэй почувствовала тревогу, злость и досаду. Она пошла в старшую школу еще и для того, чтобы, быть может, подыскать себе за два года подходящую партию. Когда Юйин устроила весь этот скандал, во всех пересудах ее имя оказалось связанным с именем Шаопина. Она чувствовала себя игрушкой в чужих руках, жутко ненавидела Юйин и обижалась на юношу. Кто заставлял этого любвеобильного дурня выдавать ей всякий раз лучшую мотыгу?