Лютер тоже почувствовал нездоровый интерес и рассердился притворно:

– Как, как… Проследили за корзиной, сети накинули, так и поймали… первого. Второй за ним приходил…

Один из мужиков почесал бородёнку задумчиво:

– Неужто драконы не мстили за своих? Не страшно-то теперь в Межземелье?

– Нас не трогают, а ратникам доставалось, – Лютер вздохнул, словно устал от разговора. – Где-то у меня ещё окорок копчёный остался. Принесу…

Он ушёл, а разговор про оборотней, умеющих превращаться в драконов, продолжился. Про такое чудо в Алатусе одни сказки остались. Старики говорили, что когда-то и здесь некоторые умели летать, но со временем “выдохлись”.

– Однажды мы снова будем свободными. Принц Арженти уже близко, – мрачно разбил разговор пожилых не наученный жизнью Аластэир.

Южанин Уилбер на него шикнул, оборачиваясь на ближайшие компании, не слышал ли кто:

– Тш, молод ещё! В сказки веришь!

– Нас много. Тех, ктоещё верит, – мрачно усмехнулся упрямец. – Схожу-ка облегчусь.

Он поднялся. Со встретившимся Лютером перекинулся приглушёнными фразами, слов которых никто не разобрал да и не старался. Южанин уселся злой, покрасневший от гнева и долго потом хмурил брови, бросая взгляд на притихшего парня. Но вот мужики негромко запели песню, за ней – вторую, и морщинки Лютера разгладились. Аластэир принял позу поудобнее и, кажется, уснул.

Постепенно уставшие от дороги крестьяне укладывались на солому, неподалёку от своего кострища. Смежил отяжелевшие веки и Хирам. Натянул на себя попону, снятую с лошади, и вскоре провалился в сон. Немного сбила дрёму возня рядом: поминая добрых богов, увалился Лютер, подкладывая под голову свою вывернутую мехом наружу шапку, а через минуту между Лютером и Уилбером напросился спать Аластэир. Он замёрз с краю, где ему казалось, спину продувает ветер долины. Мужики хмыкнули – дитя и есть дитя, даром что усы отрастил, а ум недозрел.

Дежурных не назначили: кругом были свои, стало быть, о безопасности можно не думать. Лошади же были привязаны одна к другой, так что увести одну значило бы поднять шум на весь стан.

Сквозь сон Хирам, привыкший спать чутко из-за жены, постоянно кашляющей по ночам, слышал то ли хрип, то ли треск огня. Приоткрывал глаза – всё было спокойно, в костре давно остались мирные угли, это гарантировало, что огонь не перебросится на солому и людей, лежащих на ней. Неразборчивый силуэт промелькнул неподалёку, наверное, кто-то ходил до ветра. Потом Хирам проснулся от надсадного дыхания Лютера себе в спину. Прислушивался с минуту, но сосед постепенно успокаивался, и вскоре затих, будто его наконец отпустил кошмар.

Мэйли и Тео медленно шли по ночному Сиднею. Последний вечерний сеанс закончился за полночь, и хорошо, что так поздно: до утра, глядишь, Тео успокоится. Делфина предупреждала подружку, решившую вытащить её замкнутого сына в кинотеатр: ужасы, триллеры и фильмы, в которых культивируется боевое искусство, для Уайта с его тонкой нервной системой находятся под запретом. После агрессивных сюжетов голос в его голове становится громче, поэтому приходилось пить больше лекарств. По взаимосвязанной причине, с детства просившийся в спортивные клубы – на бокс, восточные единоборства и даже на футбол, – на всё, кроме одного неофициального вида спорта, Тео получал запрет. Но за здоровье и безопасность волны можно было не бояться, поэтому мальчику разрешили заниматься сёрфингом, и отчим купил недорогую, но очень удобную доску для начинающих. На профессиональную Тео заработал позже.

И это при всём том, что Тео и мухи не обидит. Ему объясняли: нельзя страдающим от голосов получать власть над людьми, физическую тем более. Но единственный раз, когда кому-то досталось, – это был Бевис. Только по причине единичности случая Тео не отчислили, и Делфина с удвоенным вниманием теперь контролировала сына. А Мэйли не послушалась.