По мере того как тело отца восстанавливалось, его память и логика страдали. Как часто бывает при переломе бедра у стариков, 5 января 1999 г. он подхватил пневмонию, которая чуть его не убила. К 19 января он оказался в отделении интенсивной терапии, и нам сказали, что к утру его не станет. Мать страшно расстроилась. Артур прилетел из Сиэтла и сидел с ним всю ночь. К трем ночи отец стал выкарабкиваться, вышел из комы и начал реагировать на уколы в пальцы ног. К пяти утра Артур позвал меня в палату. К восьми я позвал мать, которая уже заочно оплакивала его смерть, – потому что она снова могла поговорить с мужем, к которому вернулось сознание, хоть он все еще и был на аппарате для искусственного дыхания.

Я собрал круглосуточную команду медсестер и привел их в больницу под руководством моего собственного доктора, чтобы наблюдать за отцом, когда его выпустили из отделения интенсивной терапии. В больницах делают все, что в их силах, для пожилых пациентов, но их уход за людьми в таком состоянии совершенно неудовлетворителен, и сделать с этим там ничего не могут из-за особенностей работы. А семья ясно дала понять, что мы позаботимся об отце лучше. В этой больнице никогда еще не было такого, чтобы для пациента привели специализированный персонал, но мне пошли навстречу и предоставили гораздо больше свободы, чем я ожидал и заслуживал.

Отцу это было необходимо. Он вел борьбу со смертью, пока окончательно не поправился, для чего в том числе потребовалась срочная процедура по откачиванию литра жидкости из легких путем введения иглы и вакуумного удаления. Жидкость наполнила легкие практически мгновенно. Если бы наша специализированная команда не заметила этого так быстро, он бы не выжил.

Весь этот кризис, в том числе и несколько небольших инсультов, стал еще одним прорывом дамбы, сквозь которую просачивалась деменция. И все-таки крепкое тело восстановилось настолько, что отец снова мог ходить по несколько километров в день и членораздельно разговаривать, даже если многого уже не помнил. Правда, к тому времени он уже почти забыл обо всем, что было после 1968 г. Постепенно, как и бывает при деменции, его долгосрочная память сохраняла лишь воспоминания о самых давних событиях.

Сейчас он находится на той стадии, где почти ничего не помнит и почти никого не узнает, – типичная картина поздней деменции. Ухудшение было медленным и неравномерным, а нам казалось невероятно быстрым, так как происходило каждые несколько месяцев. Теперь он узнает только меня и мать.

Я был в шоке, когда он впервые не узнал Артура, своего любимчика, которого он сейчас иногда узнает, а иногда нет. Меня он помнит, потому что мы видимся чаще. Дома за ним круглосуточно ухаживает сиделка, а он прикован к постели, не может ходить и лишен главных удовольствий: прогулок, переживаний и третьего «П» – профессии.

Я занимаюсь практически всем в плане лечения, финансов и всего остального и для него, и для матери. Хотя мать все еще энергична, отец уже не тот, что раньше. Того человека, что я знал, уже давно нет.

Сейчас мать уделяет ему бесконечное количество времени, но эта ноша для нее тяжела. Безусловно, врачи и сиделки делают для него все возможное, но ей все время кажется, что этого недостаточно. Она регулярно вмешивается, что в итоге доводит ее до истощения. Когда ее нет рядом, он начинает звать ее, и для нее это невыносимо. Не могу даже представить, насколько тяжелее и насколько легче ей станет, когда он наконец скончается. Предвидеть это невозможно. Единственное, что я знаю наверняка, – старость не для слабаков.