Анубис не был метеоритом, но старушкам это нипочем. Погасшая звезда класса георотатор – слишком сложная речевая конструкция, это пусть в телеке словами жонглируют.

Леня слухам не верил, панике не поддавался, гречку и коньяк не закупал. И денег лишних нет, и вообще: дурак он, что ли? Очереди в магазинах становились все длиннее, официальные сообщения все суше. В церквях увеличили завоз свечек и накинули цену вдвое вслед за ростом спроса.

– Слушай, Леонид, а ты что думаешь? – отец звонил редко. Он после маминой смерти вообще как-то ушел в себя, но теперь вот набрал сына. Голос дребезжал, сдал совсем.

– Да кто что говорит… Забей.

А что еще сказать? Батя человек доверчивый, скажешь, что реально страшно, он сам кинется туалетную бумагу скупать на всю пенсию. У них там в Лесном и магазинов-то не больше десятка, помнут еще старика в очереди.

– Ну, а ты? Сам-то как думаешь?

– Я? Никак я, пап, не думаю. Ну его на хрен, этот Анубис. Как прилетел, так и улетит.

Ученые что-то гнали про возмущение ионосферы, опасность смещения магнитных полюсов и возможное отравление воздуха ядовитыми испарениями. Леня морщился и переключал канал на Матч-ТВ. Вот там все было нормально, бодрые голоса комментаторов, стеклянные глаза спортсменов – бездумных, мозгами не пользующихся по случаю врожденного отсутствия, счет восемь-один, наши ведут, удар, штанга, удар, го-о-о-ол!

А потом была Великая Ночь.

Однажды солнце не поднялось, темное, простреленное молниями небо заволокло пыльными бурями, землю заметно трясло. Кто успел купить гречку, жрал ее по домам втихаря и на сухую – воду отключили сразу после электричества. Лене повезло, дежурил на работе, а там запасов воды несколько цистерн, для обеспечения производственного цикла. И НЗ из сухпая на аварийную бригаду в пять голов. Это вам не в конторе сидеть, где из съедобного только дерматин от кресел и бутылка виски в сейфе шефа.

Связи тоже не стало. За окнами его режимного объекта метались испуганные фары машин, где-то далеко, в центре, несколько раз стреляли очередями. Воду пришлось кипятить на костре, наскоро сложенном во дворе заводоуправления, да еще и делиться с приехавшими на работу в ночную смену и так и застрявшими работягами. Зато веселее, не одному-то.

Домой не хотелось, хрен там делать: даже кошки нет, не говоря уж о ком другом. Жениться так и не надумал, детей вроде как и не было – хотя кто его знает, конечно.

– Ты чего бирюк такой? – это мама еще спрашивала, когда жива была. Больше одиночество Лени никого не интересовало. – Квартирка есть, в большом городе зацепился, работа нормальная… Вон, Люська, соседка, чем тебе не пара?

– Да не нужен мне никто, мать. Вот вы с отцом есть – и слава Богу.

Он и правда так думал. Ближе к сорока, насмотревшись на чужие измены да разводы, утвердился во мнении. Пусть уж так, один.

Люська… Это ж сколько выпить надо, чтобы просто близко подойти? Руки толстые, будто распаренные всегда, пальцы красные. И рожа круглая вся в веснушках. Тьфу ты!

На третьи сутки Великой Ночи завод пыталась атаковать какая-то банда. Три машины, музыка орет, вооружены кто чем, видно, что сильно злые. И пьяные, не без этого. Полезли через забор, один на «егозе» застрял, Леонид его там и подстрелил. Пусть висит падаль, сообщников смущает. Пришлось открыть оружейку, раздать мужикам – кто служил, конечно, не всем – по «Сайге» и патроны. Тут бы лучше пулеметов пару, но уж чем богаты.

Бандитов первый труп не остановил, пришлось… Ну так. Пришлось всех. В магазине десяток патронов, впритык хватило.

Солнца не было. Похолодало довольно резко. Потом снова началось землетрясение. Все бы ничего, но часть работяг решило по домам прорываться, с оружием. Ушли. И забор в одном месте обвалился, рухнула секция наружу, прямо на машины, что от тех дураков остались стоять.