Поначалу я хотела попросить его перестать. Перестать унижать меня, перестать называть по имени, перестать говорить загадками. Перестать, перестать и ещё раз перестать!!! Чувство опасности, что я испытывала в начале, находясь рядом с Демьяном, ничем не напоминало то, что пробуждал во мне бывший муж. Снова и снова я спрашивала себя, как могла прожить с ним столько времени? Как мне удавалось ходить по краю и не падать в пропасть?

Едва я включила чайник, Эдик подошёл ко мне сзади. Я насторожилась, подобралась, он же, положив ладони мне на бёдра, развернул к себе.

– Почему, как ты думаешь, Терентьев не обратился в полицию, Дарина? – спросил он, глядя мне в глаза. – Думаешь, он искал меня всё это время?

Меня пронзил ужас. Ужас понимания того, что он хочет сказать. Того, что он, в сущности, сказал уже давно – ещё когда мы были в машине. Догадавшись, что я всё поняла, он ухмыльнулся.

– Правильно, милая, – погладил меня по скуле. – Ты всё правильно поняла. Никто всё это время меня не искал. Ты дорого обошлась ему и, надеюсь, оно того стоило. Стоило ведь? Ты постаралась?

– Что… – голос был едва слышен, вместо слов из груди вырвался какой-то сип. – Что ты такое говоришь?!

– Дарина… – он покачал головой.

Шум чайника давил на виски, каждое слово Эдуарда взрывалось во мне, подобно начинённой крохотными обрезками железной арматуры бомбе. Каждый из этих осколков, все до единого, попадали в меня, оставляя царапины, кровоточащие раны, а Эдик продолжал смотреть.

– Деньги, угрозы… Именно так Терентьев добивается своего. Кнут, – резко схватил меня за шею и сжал. – Кнут… – притянул к себе, поглаживая большим пальцем.

Я захлебнулась собственным вдохом, потянулась к его руке, Эдуард же повторил в третий раз:

– Кнут, – приблизил своё лицо к моему и ослабил хватку. Коснулся губами губ и, почти разжав пальцы, положил вторую ладонь мне на спину. – А потом пряник.

Губы его оказались на моих губах. Прихватив нижнюю, он провёл по ней языком. Погладил по спине и прижал к столешнице.

Я почувствовала его член, и меня снова начало мутить. От его поцелуев, его рук на теле, его явного желания.

Жёстко обхватив мою голову, он проник в рот языком и принялся целовать меня. К глазам подступили слёзы, больше всего на свете мне хотелось оттолкнуть его, закричать, чтобы никогда он не прикасался ко мне, но я послушно терпела, как терпела много раз до этого.

– Угрозы и деньги, – выдохнул он мне в лицо. – Ты понимаешь? Как думаешь, был у меня выбор? – он продолжал поглаживать меня по голове, а меня трясло.

От его близости, от нахлынувшего осознания. Угрозы и деньги… Я вспомнила тот день, когда Егор силой вынудил меня сесть в машину. Всё должно быть так, как захочет он…

Голова закружилась, перед глазами поплыло. Чайник выключился одновременно с тем, как я ухватилась за край столешницы.

Желчь подступила к горлу, и я, прикрыв рот рукой, со всех ног бросилась в ванную. Едва добежав, склонилась над унитазом. По щекам опять катились слёзы, внутри разлилась ярость и боль. Боль предательства, боль неопределённости. И ещё страх. Что будет со мной, что будет с Соней?!

Эдуард вошёл следом и, присев на корточки, оторвал несколько бумажных полотенец от принесённого им рулона. Протянул мне, и я, взяв, вытерла рот.

– Пожалуйста… – шепнула. – Эдик… Пожалуйста, отпусти меня. Мне… мне надо похоронить маму.

Он покачал головой.

– Не просто же так Терентьев трахал тебя, – губа его дёрнулась. – Он позаботится и о твоей матери, и о твоей дочери.

Я молчала. Сжимала в кулаке использованные полотенца и не могла ничего сказать. Бывший муж поднял меня на ноги и повёл прочь из ванной. Я шла не сопротивляясь.