– Это уже теплее, – сказал майор, поморщившись, поднимаясь с земли и опуская пистолет. Рядовые последовали за ним. – Как старший по званию и по должности, я обязан вас допросить: что вы тут делаете и как тут оказались?

– Мы ехали в полк на полуторке с боеприпасами. В трех километрах от траншеи нас обстрелял «фоккер». Водитель погиб. Мы все же добрались до передовой с мешками патронов, – сдержанно отвечал Белухин.

– А что за сказку рассказывает санинструктор про сбитый «фоккер»?

– Это не сказка, я его сбил, когда он второй раз атаковал нас. Мы везли на телеге боеприпасы в полк. Но полк погиб.

– Да, полк героически дрался и погиб. Вы же, я так полагаю, струсили и в полк не явились. И сейчас сочиняете небылицу про боеприпасы и телегу. Я вынужден вас арестовать за трусость.

– Но-но, товарищ майор, я бью без промаха. Как вы горазды на аресты! И снова повторяю: по приказу командира полка везли боеприпасы с разбитой машины на телеге в полк!

– Так, что же вы намерены теперь делать? – смирившись, спросил майор.

– Сначала вас накормить, а потом вместе с вами драться в тылу врага.

– Вы пойдете с нами пробиваться к своим, а там разберёмся.

– Мы не можем сейчас идти. Санинструктор сильно повредила ногу и ей ходить категорически запрещено несколько дней.

– Ерунда, приказываю сдать оружие и идти впереди нас.

– Вы ранены, и мы не сможем вынести человека по тылам врага к нашим. Мы будем драться здесь. А там будет видно. Санинструктор, перевяжите майора. Потом мы их накормим кашей с сухарями.

– Откуда они у вас?

– Всё с той же разбитой полуторки.

Майор, тяжело опираясь на суковатую палку, а за ним бойцы пошли за Таней к биваку. Раненый майор, опасливо оглядывая заросли, с трудом опустился на землю. Таня подсела к нему, распахнув санитарную сумку, сняла порванный осколком правый сапог, завернула разрезанную гачу, оголив рану на мышце. Она была не глубокая, но рваная, с запекшейся кровью. Осколка не видно.

– Рана неопасная, товарищ майор, стала подсыхать. Но где же осколок?

– Рядовой Кущин помог снять мне сапог. Осколок торчал там. Боец его ножом зацепил и выдернул. Я взял его на память. Вот он, у меня в кармане.

Майор, кривясь, достал синеватую, с тыквенное семя, пластинку.

– Вам повезло, – сказала Таня, – осколок был на излете, иначе пробил бы мышцу до кости и сидел бы там, как горячее семечко, разжигая рану. Кто перевязывал?

– Кущин.

– Парень немного перестарался, сильно перетянул сосуды… – Таня всматривалась в рану. – С одного края пошла едва заметная синева.

– Что, гангрена? – испугался майор.

– Пока нет ничего страшного, вовремя вы на нас вышли. Сейчас я обработаю рану раствором из соли, как это делала утром лейтенанту. Он снимет зачаток воспаления. Через пару дней заживёт как на собаке.

– Как выражаешься со старшим по званию?! – вспылил майор.

– Простите, товарищ майор, за такое сравнение. Но рана требует обработки, перевязки и ухода.

Таня говорила, а руки её, словно две чайки, летали над ногой офицера, обрабатывая неглубокое повреждение мышцы. Она достала из сумки склянку с раствором, смочила им кусочек хлопчатобумажной ткани, наложила на рану, забинтовала. Затем снова натянула на ногу сапог.

– Вам бы денек-два не двигаться, товарищ майор.

– Нет, мы не можем отсиживаться, как вы, пойдём на прорыв.

– Вам виднее, – сказал лейтенант, извлек из тайника по банке тушёнки, сухари и подал рядовому. – Ешьте плотно и двигайте, коль такое решение. Я иду на разведку, пока день. У меня ни карты, ни бинокля, ни компаса нормального.

– Вы держите меня под прицелом, потому вынужден отпустить, а то бы я с вами детально разобрался.