–Пойдём, деточка, что я тебе покажу, – спешит мне на помощь мама и уводит ребёнка.

А мотоцикл мчится по дороге, поднимая клубы дыма и песка. Обняв Юру, крепко держусь за него. Вдруг я понимаю, что мы в степи, далеко от посёлка отъехали, кричу:

– Куда мы едем? Останови! Или спрыгну!

Мотоцикл останавливается.

– Ну, что ты испугалась? Разве я могу обидеть тебя, мо-я Танечка? Только мо-я! Сейчас вернёмся, – весело смеясь, говорит он. Тоже не хочет делиться ни с кем?

И мы спокойно возвращаемся, где у дома я вижу маму, которая, увидев нас, уходит во двор. «Мама, я уже взрослая!» -хочется мне крикнуть, чтобы успокоить не только маму, но и отца: ведь будут опять говорить обо мне.

На следующий день Юра приезжает не один, с ним Ваня Пушков. Я удивляюсь: с давних пор, почти с детского сада, Ваня всегда оказывался рядом. В 9-ом классе, когда нас посадили за одну парту, такую «неделимую», он открыто заявил, что любит меня, пишет записки, ни на кого не обращая внимания, никого не стесняясь. Некоторым ученикам в классе это показалось интересным, даже заразительным: они смело посматривают на меня, оглядываются даже на уроках. Это сразу заметила молоденькая учительница литературы, классный руководитель. И чтобы «укротить» новоявленного Ромео, в 10-м классе посадила нас вместе, думая, что так будет лучше.

Какое «лучше»! Он понял: его поощрили! Теперь можно и не ждать случая оказаться поблизости – я рядом! Можно мгновенно говорить всё, что взбредёт в неумную голову.

Как-то на уроке литературы, которую я особенно любила, Пушков шептал мне о том, как хорошо было бы, если бы мы дружили. «Давай дружить, Таня», – шептал сосед. Я отодвинулась на край парты, а он продолжал: «Любимая, вот уеду на соревнования – соскучишься…» Я, схватив лежавшую на парте толстую хрестоматию, ударила его по голове и выпалила: «Не хочу с ним сидеть!» И выбежала из класса.

О, что тут было! Школа, мой прекрасный и тихий мир, с этого дня для меня стала адом. Со мной разбирались!

Грозный директор вкрадчиво, подбирая слова, беседовал строго и сухо, как будто я во всём виновата. «Ваше Величество! Вы сорвали урок! Что случилось?» – начал директор. Я слышала какие-то непонятные слова, я их не понимала, поэтому испугалась и молчала.

Он отправил меня к завучу-женщине, предварительно переговорив с ней в сторонке. Та сначала очень ласково, вежливо, главное – тихим голосом «пытала» меня, уж не щиплет ли он меня. Теперь я откровенно возмутилась:

– Вы что все с ума сошли? Он просто глупости говорит! И я повторила фразу о соревнованиях, чем совсем разочаровала обычно властную тётку:

– И всё? Это всё? Больше ничего? Ты могла сказать: «Нет, это ты соскучишься!» Что молчишь?

– Вы что?… – выпалила я и тут же замолчала, увидев искажённое лицо с усиками на верхней губе:

– Иди в класс, недотрога нашлась! Урок сорвала! Скажу, тебя пересадят!

Пересадили, сижу с девочкой. Но Ваня не останавливается – я продолжаю получать записки в своих учебниках. «Перестань, возьми свои послания по-хорошему», – просила я. Бесполезно. «Я не писал!» – был ответ. На школьном вечере играли в «почту» – куча записок была «моя» от одного и того же знакомого адресата, моего соседа по парте. Отчаявшись, как-то принесла их в класс, все девочки стали читать вслух и хохотали:

– Ну, Пушков! Да не Пушков, а Пушкин!

Внезапно вошедший в класс Толик, самый умный, так все считают, узнав причину смеха, громко произнёс:

– Как не стыдно! Парень влюбился, а они, дуры тупые, читают чужие письма и…

Всем досталось, а мне особенно.

Не оставили в покое и Ваню. Вызывали его родителей, видимо, беседовали. Школу он закончил экстерном в другом городе.