Простыня его не смущала абсолютно, хотя пришлось приложить немалые усилия, чтобы намотать ее на руку и суметь второй рукой взять чемодан.

– Бернардо Конь-в-Яблоках, Анита Блейк.

Он держал простыню правой рукой и несколько смутился, когда выпустил чемодан и стал все это перекладывать в другую руку. Простыня соскользнула спереди, и мне пришлось отвернуться – и быстро.

Отвернулась я, потому что покраснела и надеялась, что в темноте это будет не видно. Я замахала рукой за спиной:

– Поздороваемся, когда оденешься.

– Смущаешь девушку, – раздался голос Эдуарда.

– Прошу прощения, – сказал Бернардо. – Я действительно не хотел.

– Мы сами заберем багаж, пойди оденься, – сказала я.

Кто-то подошел ко мне сзади, и не знаю, как я поняла, что это не Эдуард.

– Ты скромница. Я по описанию Эдуарда ожидал чего угодно, только не этого.

Я медленно обернулась. Он стоял очень близко, с чертовским натиском вторгаясь в мое личное пространство.

– А чего ты ждал? – Я не на шутку вызверилась. – Блудницу Вавилонскую?

Я смутилась и была не в своей тарелке, а от этого я всегда злюсь. И в голосе это было слышно.

Полуулыбка Бернардо несколько увяла.

– Я не хотел сказать ничего обидного.

С этими словами он поднял руку и тронул мои волосы.

Я отступила на шаг:

– А это что еще за ритуальные ощупывания?

– Я заметил, как ты смотрела на меня в дверях.

Я почувствовала, как жар мне бросился в лицо, но на этот раз я не отвернулась.

– Если хочешь появляться на крыльце в виде центральной вкладки из «Плейгерл», это твое право, но не обижайся, что на тебя пялятся. Только не усмотри в этом то, чего нет. Ты лакомая конфетка с виду, но то, что ты на это так напираешь, никому из нас чести не делает. Либо ты блядь, либо меня считаешь блядью. Первому я готова поверить, второе не соответствует действительности. – Сейчас уже я шла на него, вторгаясь в его пространство. Краска смущения сменилась бледностью злости. – Так что осади назад.

Настал его черед глядеть неуверенно. Он отступил, замотался простыней насколько мог и поклонился. Это был старомодный придворный поклон, будто он его уже делал, и делал всерьез. Красивый жест, когда вокруг рассыпаются такие волосы, но я видала его в лучшем исполнении. Не последние полгода, но видала.

Он выпрямился, и лицо его было серьезным, а вид – вполне искренним.

– Есть два типа женщин, которые водятся с мужчинами вроде Эдуарда, вроде меня, зная, кто мы такие. Первые – это шлюхи, сколько бы они на себя ни навешали оружия; вторые – чисто деловые женщины. Я их называю Мадоннами, потому что они никогда ни с кем не спят. Они хотят быть своими парнями. – Улыбка снова заиграла на его губах. – Прошу прощения, если меня разочаровало, что ты – свой парень. Я здесь уже две недели, и мне становится одиноко.

Я покачала головой:

– Целых две недели! Бедный мальчик. – Протолкнувшись мимо него, я взяла свою сумку с вещами и посмотрела на Эдуарда. – В следующий раз предупреждай меня о чужих странностях.

Он поднял руку в бойскаутской клятве:

– Никогда не видел, чтобы Бернардо так себя вел при первой встрече. Клянусь.

Я прищурилась, но, глянув ему в глаза, поверила.

– И чем я заслужила такую честь?

Он поднял мой чемодан и улыбнулся:

– Посмотрела бы ты на свою физиономию, когда он появился на крыльце в простыне. – Эдуард засмеялся очень по-мужски. – Никогда не видел, чтобы ты так смутилась.

Бернардо подошел к нам.

– Я честно, серьезно не собирался никого смущать. Просто я сплю без одежды и потому набросил простыню.

– А где Олаф? – спросил Эдуард.

– Сидит и дуется, что ты ее привез.

– Просто блеск, – сказала я. – Один из вас воображает себя Лотарио, а второй не хочет со мной разговаривать. Лучше не придумаешь.