– А вы-то чему радуетесь? – Беляков хмыкнул. – Тому, что останетесь без работы?

– Э-э-э, Гриша, тут вы опять не правы. Я без работы никогда не останусь. Меня просто переведут на другое направление. На Ближний Восток, например. – Гольдберг криво ухмыльнулся. – Не льстите себе, Гриша. СССР – это еще не весь мир. И на мою жизнь его точно хватит…

Разговор вышел длинным. Еще почти час Гольдберг пытался втолковать Белякову, в чем именно состоит его предложение. Но Гриша так и не понял, кто кого и зачем, главное, будет водить за нос. Гольдберг говорил сбивчиво и запутанно. Почему-то он был уверен, что КГБ обязательно попытается «сыграть в игру», а Гришу попытаются использовать в качестве «наживки». То есть, сначала Беляков должен будет сделать вид, будто собирается завербовать Гольдберга для работы на КГБ, а потом под давлением обстоятельств должен будет согласиться на предложение о сотрудничестве с ЦРУ. На якобы сотрудничество, естественно. А на самом деле, как уверял Гольдберг, он никому и ничего не будет обязан…

Беляков улыбнулся и смущенно пожал плечами.

– Я не понимаю…

– Ладно, не огорчайтесь, – отступился Гольдберг. – Вы, главное, не старайтесь понять все сразу. Для начала я буду думать за нас обоих. Можете мне поверить, мы оба, ничего особенного не предпринимая, останемся на хорошем счету у своих боссов. А потом, вполне может быть, даже ордена получим. За какое-нибудь мужество. Вы хотите орден за мужество, Гриша?

Беляков устало кивнул. Хотя никакого ордена он на самом деле не хотел. Всем орденам он бы предпочел самую обычную и очень спокойную жизнь…

Когда загромыхал старенький будильник «Слава», Белякову показалось, что он задремал всего несколько минут назад. Но он заставил себя открыть глаза, подняться и включить свет. Кровать Путинцева уже была аккуратно заправлена. Морщась от головной боли, Беляков завис над умывальником. Отражение в зеркале ему совсем не понравилось. Обвисшие щеки, припухшее лицо, красные глаза, пучки черной щетины. Краше в гроб кладут. Пришлось разжевать две таблетки цитрамона и вяло поскрести по двухдневной щетине тупым лезвием «Нева». Настроение было и без того отвратительным, а тут еще вспомнилось, что вечером заступать в караул. Значит, еще почти сутки на ногах. А потом – очередной вылет. Но к тому моменту, когда Белякова нашел дневальный и сообщил, что «товарища лейтенанта срочно вызывают в штаб полка», он уже успел привести себя в относительный порядок…

Гольдберг оказался прав. Реакция на последний отчет была быстрой. И хотя Белякову никак не хотелось верить в истории о всесильном и всемогущем КГБ, раскинувшем свою сеть над всем Советским Союзом, но, как назло, первым же офицером, встреченным в штабном коридоре, оказался особист. Капитан Терещенко целеустремленно перемещался в собственный кабинет. Когда Беляков понял, что избежать лобового столкновения никак не удастся, то набрал в грудь максимальное количество воздуха и выплюнул привычное:

– Здржелаю, тырщ капитан!

Терещенко притормозил, раздувая ноздри, как конь перед неожиданным препятствием.

– А-а, это вы, лейтенант.

– Так точно, тырш капитан! – Гриша, преданно поедал глазами начальство. Бывшему аспиранту кафедры сопротивления материалов было очень не просто вникнуть во все нюансы и тонкости армейской службы. Но со временем он приспособился. И даже вывел универсальную формулу для расчета предельного сопротивления младшего офицерского состава на растяжение и изгиб. Другу, оставшемуся на гражданке, эта формула показалась весьма любопытной…

– М-м-м, – задумчиво протянул Терещенко. – Разговор к вам есть, товарищ лейтенант. А давайте пройдем ко мне, чтобы никто не мешал…