— А вы? — удивился парень, нехотя двигаясь к все еще стонущей девушке.

— А у меня тут дела, Гриш. Ты не переживай, мы за Владика отомстим. Этот уродец мне все расскажет, но тебе присутствовать необязательно. Веришь? Вот и иди давай. Сразу в больницу и оттуда — ни ногой, пока я не приеду. Понял?

— Понял, — ответил Григорий Уралович, двигаясь на полусогнутых ногах к жертве.

Он, как мог, натянул на нее верхнюю одежду, закутал в простое, тонкое пальтишко и поволок к машине. Девушка не сопротивлялась и еле волочила ноги. Шла, как будто пьяная или еще не до конца отошедшая ото сна. Бледная, холодная и испуганная, на лице все еще блуждала дурацкая, неуместная, но счастливая улыбка.

— Ну что же, — Вил Михайлович подождал, пока парочка отойдет на приличное расстояние. Завелась машина, во тьме леса зажглись фары, заурчал довольный двигатель. — Теперь мы с тобой поболтаем. Как зовут тебя, проклятый?

— Петр Васильевич... — удар ногой по ребрам заставил вампира заткнуться.

— Полное твое имя мне без надобности, Петька. Слушай меня очень внимательно. Ты — поганый пиявец, служишь стратилату. Силе нечистой, которая жизнь простым людям отравляет, да еще и Советский Союз позорит. Прячетесь за орденами и символикой, а сами кровь пьете трудового народа, чтобы жизни свои поганые продлить. С такой властью в революцию покончить должны были, да видать, нескольких упустили. Ну так я эту ошибку, Петька, своими руками исправлю. Не зря же страну такую великую построить смогли. Понимаешь, куда клоню?

— Ты ни черта не знаешь, — оскалился Петр.

— Это ты не знаешь, пиявец. Хозяин вот твой может знает, но тебе решил не рассказывать. Оно и понятно — зачем? Ты хоть понимаешь, что век твой недолог? Как только дань соберешь и стратилату отдашь, тебе жить останется максимум полгода. Потом сдохнешь от проклятия невидимого. Улыбаешься? Думаешь, брешу? Так мне оно зачем, Петька. Моя-то работа простая, я таких как ты убивать должен. Или склонять к сотрудничеству. Знаешь ведь, если ты мне поможешь и я стратилата твоего убью — ты от проклятия освободишься. Заживешь, как нормальный человек.

— Этим меня не заманишь! Он мне свободу дал, жизнь новую подарил, что лучше во сто крат той, прежней. Я теперь — владыка ночи, псих ты чертов. Могу что хочу делать! Баб изводить тех, кто на меня раньше и не посмотрел бы. А теперь я их господин. Понял? Беру, что хочу и нет для меня закона, кроме слова Его!

— Знаешь, что это такое? — Вил словно потерял интерес к беседе, выпрямился, вытащил из-за пазухи небольшую, но достаточно увесистую книгу. Обтянутая грубой кожей, с позолоченными уголками и диковинной красной вязью на корешке.

— Конституция? — хохотнул пиявец.

— Это молитвенник. Только особенный. Тут слова святые, которые монахи сотни лет собирали по всей земле. И слова эти нужны только для того, чтобы в узде держать исчадия вроде тебя. Нехристей, если простыми словами. Мы сначала думали, что эти слова помогут подобным тебе душу очистить и на путь верный вернуться но у пиявцев мозги видимо набекрень. Слишком сладкие речи вам стратилат-господин льет. Не можете и не хотите вы ничего другого слышать. Наше управление уже думало, что это вещь бесполезная, пока один находчивый комиссар случайно ее действие не обнаружил. Смотри, тебе очень понравится. С виду книжка обычная, — Вил Михайлович ловко подбросил ее на ладони. — Но для таких, как ты, ублюдков, вес слов и молитв тех, что внутри написаны — тяжелее тысячи тонн. Веришь?

— Да по тебе психушка плачет, мужик, — расхохотался пиявец.

— Пора начинать мне верить, Петька. Иначе плохи твои дела будут, — с этими словами Вил аккуратно положил молитвенник на зажившее после выстрелов колено.