– Не вся.

Я вышел во двор, и что же – двор не походил на кухню. Двор был как двор. Громадный двор громадного колхоза. Я иду, как в поле. Двор велик, как поле. Но вот я вижу маленький костер. Подхожу, маленькая старушка в маленьком горшке варит суп.

«Единоличница», – подумал я.

Прохожу несколько шагов, и снова маленький костер. И такая же маленькая старушка в таком же маленьком горшке варит такой же суп.

«Снова единоличница», – подумал я.

Я иду дальше, прохожу несколько шагов, снова маленький костер, и такая же маленькая старушка в таком же маленьком горшке варит такой же суп.

«Что за черт, – думаю я, – такой же костер, такая же старушка в таком же горшке варит такой же суп. Может быть, я хожу вокруг одного и того же костра и вижу одну и ту же старушку?» – Я осматриваю старушку: нет, не та. У той были волосы седые, а у этой только с проседью, у той было платье синее, а у этой только с просинью.

И я высказываю свою мысль:

– А я думал, что двор-то колхозный.

– А чей же больше, – отвечает мне старушка, – конечно колхозный.

«Как же так, – думаю я, – не будут же единоличницы варить суп в чужом дворе. Это что-то не то».

Я иду дальше, прохожу несколько шагов, снова маленький костер, и такая же маленькая старушка в таком же маленьком горшке варит такой же суп.

«Та самая, – вглядываюсь я, – нет, не та. У предыдущей горшок был глиняный, а у этой чугунный. Не та».

– А я думал, – спрашиваю я ее, – что двор-то колхозный?

– А чей же больше, – отвечает мне старушка, – конечно колхозный.

«Что за черт, – думаю я, – конечно та. Тот же голос, тот же ответ, только горшок другой. Не переменила же она горшок, пока я ходил».

И я спрашиваю:

– Скажите, вы сегодня всё на одной лошади, то есть всё в одном горшке варите или переменили?

– Всё в одном. Зачем же менять. – Но потом она подумала и вдруг рассердилась, вообразив, что я заподозрил ее в чем-то нехорошем:

– Зачем же менять. Я чужого добра не хочу. Со своим проживу. Зачем мне менять.

Иду дальше, прохожу несколько шагов и так далее.

– А что, двор-то колхозный?

– А чей же больше, – отвечает старушка.

«Что за черт, – думаю я. – Тот же голос, тот же ответ и так далее».

– Скажите, вы сегодня всё на одной…

– Всё на одной, зачем же менять.

Тут я спохватился, нужно про горшок, а не про лошадь.

– Я про горшок, – говорю я.

– А я про лошадь, – отвечает старушка.

Гляжу – вместо старушки старик, а вместо горшка лошадь…

– Не то, не то. Я спутал…

Иду дальше, снова маленький котел, и такая же маленькая старушка в таком же горшке варит тот же суп.

Только хотел я ее спросить, а она уже отвечает.

Только я хотел подумать: «Что за черт…» – а старушка мне говорит:

– Попробуйте мой суп. – И выливает мне ложку в рот.

Иду дальше, прохожу несколько шагов, короче говоря, такая же старушка выливает мне в рот такую же ложку. Иду дальше, снова костер, старушка, ложка. Дальше – костер, старушка, ложка. Сколько костров – столько ложек. Вот я сыт, вот я объелся, вот я лопну. Но рот открывается и закрывается помимо моей воли. Я бегу. И они гонятся за мной – одинаковые на одинаковых лошадях и с одинаковыми горшками.

«Это сон, – думаю я, – или не сон».

И просыпаюсь.

Это был сон. Он приснился мне под двумя разными впечатлениями, слова кулака и слова Катерины соединились как противоположности, и я увидел сон, похожий на сказку про белого бычка.

Я протер глаза и вышел во двор. Двор был как двор. Ни костров, ни горшков, ни старушек. И кухня была как кухня. Громадная плита, громадные котлы и организованные женщины, коллективно варившие суп. Я пошел в поле. И поле было как поле. Как всякое поле всякого хорошего колхоза. Старики пашут вместе с молодежью. Ни отдельных участков, ни одинаковых мужичков, ни изгородей, ни одинаковых лошадок.