Однако прятаться было поздно.

– Ты где был? – гремя кастрюлями, окликнула внука бабушка.

– Журнал читал…. «Мурзилка»! – пряча за спину мокрые руки, потупил взгляд Андрей.

– А Игорь…? Тьфу ты! Раз миллион твою мать! Рыжий! Куда полез?! Вот я тебя сейчас!

На счастье ребят в этот момент рыжий кот-разбойник отвлек внимание старушки неудачной попыткой совершить очередную кражу со стола терраски.

Солнце перевалило за экватор небесного пути. Руки сорванцов давно высохли, были неоднократно измазаны, вытерты об штаны и рубашки и измазаны вновь, ссадины давно перестали чесаться. Ребята забыли о «добром» деле, которое они совершили и, соблюдая очередность, безуспешно пытались с расстояния нескольких метров воткнуть перочинный нож в старый пень, когда слежавшийся от жары сонный воздух над окрестными домами разорвал душераздирающий крик:

– Раз миллион Вашу мать! Засранцы! Загубили! Всех загубили! Под корень….-

Бабушка, конечно, могла на них поругаться, но так….

– Всех потопили! Курочек! Петушков! Злодеи! Лихоимцы! Спали вас антонов огонь! Вот отец с работы вернется, он вас поубивает! Обоих поубивает! По три раза!

Угроза отцом подействовала моментально….

Летний вечер в рабочем поселке поражает разнообразием красок и звуков. Треск ночных насекомых перемежается с шумом проходящей мимо электрички, надрывный звук доильных аппаратов смешивается в теплом воздухе с отдаленным боем ритмичной музыки танцплощадки. А краски?! Какие краски! Справа небо расцвечено фонарями центральной улицы, а с лева переулок скрытно убегает в пугающую черноту. Сполохи сварочного аппарата режут горизонт на юге, север отзывается в ответ вспышками далеких молний. Смех, лай собак, мычание и возня в хлеву, и вдруг, как по команде, в один момент – тишина. Тишина и звезды. Рой насекомых под колпаком фонаря. Кажется – всё! Улица вымерла. Но нет, есть ещё живые на бескрайних просторах вселенной! Вон зашевелилась ветви кустарника, и четыре зорких глаза заблестели надеждой. И уже громкий шепот звенит над пустотой:

– Брр! Холодно!

– А как жрать охота!

– Спит батяня! Спит, я тебе говорю. Видишь, и окно погасло. Пошли

– А вдруг как не спит? Страшно.

– Да спит! Спит! Индеец ты или нет?

– Чинганчгук не боится белых собак. Чингачгук настоящий разведчик.

– Тогда иди вперед.

– Ну, нет! Иди сам!

– Бледнолицый охотник будет прикрывать тылы. Сам знаешь, враги нападают обычно сзади. Пошли Игорюнь

– Ладно! Только прикрывай тылы как следует мой белый брат.

Две гибкие тени, крадучись и постоянно припадая то на одно, то на другое колено, скользнули на крыльцо. Рука взлетела вверх и застыла. Тени застыли вместе с ней. Прислушались. Затем рука упала вниз, и тени двинулись дальше.

Входная дверь предательски скрипнула. Дом встретил разведчиков подозрительной тишиной. Первый скользнул внутрь, второй как бы случайно задержался, осматривая окрестности. В этот момент раздались два хлестких выстрела. Это отцовский ремень со свистом впился в спину авангарда. Затем секундная пауза и дикий вопль бегемота:

– Уйаааа!!!! Аааааа!

Хлопнула дверь терраски. Удовлетворенный отец отправился спать.

Заиграла музыка на танцплощадке, ей ответил собачий перезвон, проехал запоздалый грузовик. Мир ожил….

За печкой трещал сверчок, наполняя пустоту темной комнаты звездным ожиданием. Андрей смотрел сквозь потолок на воображаемые звезды и горько вздыхал. На соседней кровати тонко всхлипывал несчастный двоюродный братец. Андрею было жалко его, жалко безвременно ушедших цыплят, хотя он ещё в силу своего возраста не мог осмыслить такого понятия как «смерть». Для него смерти не существовало. Для него не существовало ничего, о чем он не знал и с чем ни сталкивался в жизни лично. На свете не было ни пустыни Каракумы, ни города Урюпинска, ни Северного ледовитого океана. Не было даже несчастного угнетенного негра, бесконечно эксплуатируемого на жестоких плантациях капитализма. Того самого, о котором в те далекие времена очень любили рассказывать всяческие дяди и тети по радио и телевизору. Для Андрея не существовало никого и ничего кроме поющего за печкой сверчка, всхлипывающего на соседней кровати брата да звездного неба на невидимом в темноте ночи потолке.