Ельню захватил 46-й немецкий моторизованный корпус, и бои на Ельнинском выступе, нацеленном в сердце страны, не прекращались даже тогда, когда по всему Резервному фронту наступило временное затишье. И мы, и гитлеровцы стягивали силы для удара. Кажется, впервые за всю мировую войну немцы стали зарываться в землю и оборудовать свой передний край по всем правилам инженерной науки: строили дзоты, закапывали танки, превращая их башни в бронированные доты. Мы тоже работали малыми пехотными лопатками и большими саперными лопатами, но по всему чувствовалось, что готовили мы не линию обороны, а рубеж для атаки. Жара – даром лето на исходе – стояла иссушающая: оружие истекало маслом, вода – на вес золота. Вот где пригодились наши безводные марши по алтайскому зною!

А у меня – событие: из боевых санитаров меня перевели в стрелки. С трехлинейкой в руках чувствуешь себя куда увереннее, чем с санитарной сумкой на боку.

К взрывам, свисту пуль рано или поздно привыкаешь. Взорвался снаряд, это где-то там, а раз ты слышишь взрыв, значит, ты не убит. В бою эта привычка к орудиям смерти помогает воевать, преодолевать страх – мол, это все где-то там, мимо тебя, в тебя не попадут. А потом, после боя приходит запоздалый страх – а ведь могли и в меня попасть. Я же не заговоренный. А так хотелось верить в волшебные слова охранных заговоров. Моя бабушка заговаривала словами рожу на ноге, была народным лекарем, к ней шли. Может быть, и за меня сейчас словечко замолвила, но нет ее уже давно…

…И вот наступило 30 августа 1941 года. Во всю свою огневую мощь ударила наша артиллерия. Земля задрожала. Невольно вспоминалось лермонтовское «Бородино»: «Земля тряслась – как наши груди, смешались в кучу кони, люди, и залпы тысячи орудий слились в протяжный вой». Все так и было… Не успели осесть пыль и песок, поднятые снарядами, не успели еще перенести огневой вал, бросились в атаку сибиряки…

Важно заметить, что задачу 765-му стрелковому полку нашей дивизии ставил лично командующий Резервным фронтом генерал-армии Г. Жуков.

Дивизия наступала вдоль реки Ужи на деревню Садки, превращенную немцами в мощный опорный пункт. Далее мы должны были перерезать с запада железную дорогу к Ельне и таким образом отсечь пресловутый выступ, превратить его вместе с наступавшими с юга – нам навстречу – дивизиями в котел.

Бои были долгие, упорные, кровопролитные… Нас поддерживали танки 102-й танковой дивизии и полк 127-й стрелковой дивизии. Но все-таки за неделю беспрерывных атак мы продвинулись не более пяти километров. Правда, Садки мы отбили. Но какой ценой! В бой были брошены все дивизионные тылы, даже музыканты. Это о них потом были написаны стихи:

Я хорошо знал командира нашего музвзвода техника-интенданта 2-го ранга Павла Дмитриевича Колесникова, так как сам начинал свою службу под его началом. Он был старше меня на два года – невысокий, подтянутый, человек всесторонне одаренный – великолепный кларнетист, художник. До сих пор помню его рассказ о том, как он стал музыкантом. Приемные родители, заметив его тягу к музыке и живописи, решили помочь ему сделать окончательный выбор. Но как? В день рождения положили утром в комнату мальчика новенький мольберт и кларнет. Павел проснулся – глаза разбежались. Потянулся сначала к мольберту, но в руки взял все же кларнет. Это и решило его судьбу. Стал музыкантом, да еще военным. Там, на ельнинской земле, он проявил себя и как толковый и смелый боевой командир, первый поднимавшийся в атаки…