Спрятав лицо в коленях, я просто надеялась, что это не он папочка несчастной Селины.

Этого я бы просто не вынесла.

Странное, болезненное оцепенение сковало меня, но это было даже к лучшему.

Я не дернулась, не вздрогнула даже, когда этот странный человек поднял меня на руки, не обеспокоилась нездоровой бледностью лица синеглазой женщины и совсем ничего не испытала, когда меня вернули в комнату, уложили на кровать и позволили-таки местному врачу вколоть мне какую-то гадость.

— Она нас не узнаёт, верно? — дрогнувшим голосом спросила женщина, комкая в руках платочек.

— ‎Ни вас, ни, судя по всему, меня, — кивнул мой ужас, не отрывая от меня тяжелого взгляда.

«Не узнаёт»… это было так странно. Я не могла их узнать, потому что никогда прежде не знала, но говорить об этом не спешила. Происходящее казалось таким ненастоящим… фальшивым, что я просто не хотела участвовать во всем этом.

— ‎Выпейте, — велел врач, поднеся к моим губам стакан.

Я выпила. Иногда я могла быть очень послушной.

— Вижу, я вовремя решил вас навестить, — у этого ужаса даже интонации были ужасные.

Обвиняющие, требовательные, пугающие до дрожи.

— Селина пришла в себя, это уже большой прогресс… — начала было престарелая дама, но осеклась, встретившись взглядом с его темными глазами.

— Из комнаты ее не выпускать, одну по возможности не оставлять и… — ужас поморщился, — покормите ее, смотреть страшно.

— ‎Почти две недели без сознания, — с достоинством ответил врач, — не могли не сказаться на ее состоянии.

Я безуспешно боролась с сонливостью, навеянной на меня коварным снадобьем, и лишь вяло удивилась. Надо же, две недели…

Темнота оборвала мысли, стирая удивление и возвращая мне покой.

2. ГЛАВА 1

Ощущение вселенской несправедливости — пожалуй, это было именно то, чувство, что я испытывала уже который день.

Все началось с неожиданной новости: мужик, напугавший меня на лестнице, все же, не был отцом Селины (урааа)… Он был ее женихом. А потом оказалось, что по всем законам, в свое восемнадцатилетие милая девочка Селина должна была отправиться в храм, чтобы служить Мирай — Всевидящей богине, Извечному Светочу, сестре и непримиримой противнице Изначальной Тьмы — Рассах. И отправилась бы, не обрати на нее внимание Даатарский дознаватель.

Ему нужна была жена с даром, родители просто хотели спасти свою дочь от незавидной участи стать служительницей богини, а я теперь должна была из-за всего этого страдать.

Мирай, в отличие от Рассах, не могла ходить по земле, она жила в сиянии местного солнца, пафосно называемого светилом, и нуждалась в жрицах, а одну из них собирались увести прямо у нее из-под носа. И неизвестно, кого это опечалит больше, богиню или меня.

Безнадежную склерозницу из себя я изображала уже третью неделю, заставляла переживать добросердечную леди Эллэри, которую приходилось звать мамой, раздражала суровую и непримиримую леди Хэвенхил — вдову и тоталитарную бабушку, и просто доставляла кучу забот лорду Эллэри, вечно занятому и оттого нежно мною любимому папочке. Он был единственным родственником, при виде которого у меня не появлялось желание куда-нибудь спрятаться, лорд был настолько занятым и погруженным в свои мысли, что мог не заметить человека, пройдясь с ним рядом.

И меня это вполне устраивало.

На самом деле, было бы куда как лучше, если бы все были как он. Возможно, тогда бы я чувствовала себя значительно лучше… и не пряталась бы в саду большую часть времени, не находя в себе сил общаться со всеми этими людьми.

Неоспоримым плюсом являлось и то, что прислуга, которая обитала в этом огромном доме, была приходящей, и хотя бы по ночам я могла почувствовать относительную свободу.