Во всей Вятской земле по дозору 1615 г. обнаруживается только один Митрофан Иванов – поп Хлыновской Никольской церкви [5, С. 195]. Есть все основания полагать, что это именно тот священнослужитель, которому была выдана рассматриваемая ставленая грамота. Уже в самом раннем вятском документе, где отмечается этот Митрофан, вятской оброчной книге 1593—1605 гг., записана его фамилия – «никольской поп Митрофан Лопатин». Тогда он выступил поручителем по крестьянине Волковского стана Афанасии Семеновиче Аникееве при отдаче последнему на оброк деревни [8, Ф. 1113. Оп. 1. Д. 4. Л. 42]. Указание на то, что Митрофан уже тогда являлся священником Хлыновской Никольской церкви, дает основание полагать, что причиной его перехода на службу в эту церковь послужило какое-то другое событие, не связанное со строительством новой Троицкой церкви.

Самым важным событием в жизни никольского попа Митрофана стало его участие в сопровождении в Москву и обратно чудотворного Великорецкого образа святителя Николая Мирликийского. 1 сентября 1614 г. «попы и диаконы, которые у того чюдотворного Николина образа служат», отправились в Москву. А вернулись назад в Хлынов 30 августа 1615 г. «А к Москве ездили с чюдотворным сим образом протопоп Стефан Соффониев сын Юферев да поп Митрофан Лопатин, диякон Гаврило Малцов, церковной староста Козма Трофимов, псаломшик Никита Балезин, пономарь Стефан Морозов» [9, С. 261—262, 270; 10, С. 91]. В Москве 17 марта 1615 г. причт Хлыновской Никольской церкви («пожаловали есмя Николы чудотворца Великорецкого вятского протопопа Стефана, да попа Митрофана, да дьякона Гаврила с братьею») получил обновленную, ранее выданную еще царем Иваном IV Васильевичем Грозным, жалованную несудимую грамоту нового царя Михаила Федоровича. Грамота освобождала никольский причт от всех государственных и церковных налогов и повинностей, а также от суда местных органов власти кроме случаев убийства и разбоя [11, С. 104—105; 12, С. 107—108 (№98)].

А. С. Верещагин, рассматривая некоторые факты биографий тех священнослужителей, которые ездили в Москву, отмечал, что, согласно «Житию преп. Трифона Вятского», архимандрит Вятского Успенского монастыря Иона Мамин, не пускавший в 1612 г. умирающего Трифона в основанный им монастырь, только по просьбе соборных протопопов и священников («стало быть – протопопа Стефана и попа Митрофана») принял его в обитель за две недели до кончины [13, С. 30—31. См.: 14, С. 112—113]. В «Житии» имена соборных церковнослужителей не названы, однако, поскольку в указанное время соборной в Хлынове считалась только Богоявленская церковь, утверждение Верещагина может вызывать сомнение. Но, учитывая, что после возвращения в Хлынов из Соловецкого монастыря преп. Трифон проживал в доме никольского дьякона Максима Мальцева [14, С. 111], можно полагать, что священнослужители Никольской церкви также принимали участие в судьбе Трифона. В таком случае «собор» в «Житии» можно понимать как собрание священнослужителей, тем более что протопопы указаны там во множественном числе, а таковых в Хлынове было два – протопоп Богоявленского собора Павел Морозов и протопоп Никольской церкви Стефан Юферев.

Еще один интересный факт деятельности священника Митрофана Лопатина сообщает книга записи различных «крепостей» 1625/26 г. 8 января 1626 г. крестьяне Архангельского прихода Кстининской волости предъявили отпись, в которой в частности, указывалось, что колокол, принадлежавший Михаило-Архангельской церкви погоста Кстинино, ранее «взят был в Казани никольской поп Митрофан да диакон Гаврило Максимов» [8, Ф. 615. Оп. 1. Д. 2136. Л. 145 об.] (см. Примечание 2). То есть, колокол или был куплен ими в Казани, или пожертвован кем-то из казанских жителей, возможно, во время путешествия чудотворной Великорецкой иконы, и затем привезен на Вятку.