Так думал Алексей, прогуливаясь вдоль стен длинного госпитального коридора. Ранения изменили его, сейчас он чувствовал себя так же, как тогда в Афгане, в плену. Рядом со смертью отчетливо видишь и чувствуешь вечность. Особенно в те минуты, когда «невеста с косой» прошла мимо, обдав холодом могилы. Когда, увернувшись от нее, отступаешь все дальше и дальше от края бездонной пропасти. Перед лицом смерти эти две выпущенные в подворотне пули выглядели «смешными царапинами». Он выжил, но надолго ли?.. Опять же, если в тот момент у него бы не было при себе короткоствольного пятизарядного «бульдога» и не ответь он двумя выстрелами в темноту, наверняка они добили бы его, беззащитного. А так слиняли, поняв, что сами могут получить по маслине. А вот Роман не проскочил над бездной. Наверное, кто-то из них должен был ей достаться. Не удалось брату уйти от судьбы, видимо, грехи не дали, тяжесть, наверное, огромная была…

Ну а дальше что? Они требуют вернуть все деньги, переписать все документы на владение землей. Как только он сделает им этот «подарок», его вместе с десятком свидетелей отправят к праотцам без долгих колебаний. Это не частный бизнес держит его за горло, а государственный спрут, вернее его дочерний выродок-монстр. Круг опять замыкался и уходил по спирали в бездну. Он вспомнил, как отписал часть земли, что по соседству с угодьями Мстислава Ростроповича, Джорданвильскому монастырю на увеличение площади кладбища. Так же поступил тогда и Ростропович. Алексей улыбнулся, вспоминая, как на маленькой двухместной «цессне» прилетал пассажиром в Джорданвильский монастырь, как садились на дороге меж кукурузных полей. А Федор, весело ругаясь, спешил обнять друга. Он теперь там, на кладбище, за главного и так же, как и раньше, ходит на монастырские озера – купается до белых мух, вызывая раздражение монахов и восхищение местных жителей.

Тут Алексей был оторван от своих мыслей молоденькой медсестрой, пригласившей его на очередные процедуры.

«Проголосовав», я остановил на магистрали первый же дальнобойный грузовик с московскими номерами и без особых проблем договорился с водителем, презентовав ему упаковку «Хенекена». Мы с Линой взобрались в высокую кабину КамАЗа. Водитель был пожилой добродушный дядька. Тут же завязалась обычная в таких случаях непринужденная беседа. Я посетовал на сломавшуюся машину и испорченные напрочь выходные, выслушал его искреннее сочувствие. Он пожаловался мне на плотный график: вот возвращается из Питера и уже завтра, загруженный, снова должен уходить в рейс.

– Ты посуди, – обращался он ко мне, – я уже почти три дня не спавши кручу баранку – напарник-то сбежал. Ясное дело, молодой, на подъем легкий, нашел что полегче, а мне семью тащить надо. У баб какая зарплата – пыль одна, на чулки и пудру не хватает. Дочери у меня две и сын – мальчонка еще, в 7-м классе. Последыш, стало быть. Разобрали бы быстрее девок замуж, так легче стало б. А кто разбирать-то будет? Одних постреляли, другие от наркоты лечатся, третьи за миллионами гоняются, а девкам-то рожать пора. Вот и липнут к ним всякие пришлые, что и по-русски говорить-то толком не умеют. Да хоть бы путевые были, а то так – вахлаки разные, торгаши да батраки поденные.

– Что верно, то верно, – поддакивал ему я.

– Тут еще проститутки почти у каждого столба по МКАДу семечки грызут. По магистралям их, бедолаг, то и дело в целлофане в морги увозят. За рейс, бывает, двух-трех сбитых насмерть встречаю. Никогда раньше такого не видел…

А Ангелина мирно посапывала на моем плече, и дыхание ее было по-детски безмятежное. Словоохотливый водитель, как бы извиняясь, добавил, поглядывая на нас: