– Погоди-ка! – перебила я. – Ты что, ходила к нему?

Оказалось, ходила. Как узнала, так сразу и пошла. Отцу ничего не сказала. Звонила, стучала, но Илья не открывал, хотя был дома: мама видела его «Мазду».

Потом, видимо, сообразил, что она не уйдет, вышел во двор. Так и поговорили, через приоткрытую калитку. Предложить некогда любимой теще зайти внутрь Илья не посчитал нужным. Прежде он всегда звал ее «мамулей», как и мы с Жанной. Однако на этот раз обошелся без подобных сентиментальных излишеств.

– Я уезжаю. Этот вопрос решен, и нечего вам сюда ходить и истерики устраивать. Видеть больше не могу ни это место, ни вашу чертову семейку, – отчеканил Илья и захлопнул дверь перед маминым носом.

– Так и сказал? «Чертову семейку»? – переспросила я.

– Хуже даже сказал, – горестно вздохнула мама. – Папе только не говори.

Я и не собиралась, а вот с Ильей побеседовать хотела.

Мы с мамой говорили в четверг, и уже в пятницу после обеда я ехала в Ягодное. Все выходные после случившегося я проводила у родителей, вот и решила выяснить, что происходит с Ильей, какую обиду он на нас затаил.

В том году стояла удивительно теплая осень: дни ясные, солнечные, никаких дождей. Дело к середине октября, а я еще в легкой ветровке. Деревья по обе стороны дороги не успели лишиться листьев, многие даже сохранили летнее убранство – я слышала, такое случается, если лето было влажное.

В осеннюю пору мне грустно, часто щемит сердце и без причины хочется плакать. Лето позади, а все другие времена года я не люблю. Всегда мечтала жить в какой-нибудь стране вечного лета. Не нахожу ничего пленительного в весенних погодных метаниях, бесконечных снегопадах, студеном ветре или тоскливых ноябрьских вечерах.

Но бабье лето и вообще первая половина осени, по-моему, хуже всего. Может, это время хорошо для поэтов, только я не поэт. Как по мне, это самая лживая пора. Холода еще не наступили, солнце старается вовсю, припекает, улыбается горячечной улыбкой тяжелобольного. Красуются друг перед другом принаряженные деревья, с неба льется пронзительная синь, а прозрачный воздух хрустально чист.

Но кого может обмануть это показное великолепие? Красота осени – мнимая красота. Иллюзия жизни в преддверии смерти. Это время напоминает мне старую женщину, которая молодится, румянится, украшает себя поддельными драгоценностями, чтобы привлечь внимание. Только все бесполезно – все равно вскоре обман вылезет наружу, из-под слоя грима покажутся морщины и старческие пигментные пятна.

Несколько дней, максимум неделя – и зарядят дожди, фальшивое золото облетит с деревьев, листья скукожатся и почернеют, окажутся под ногами прохожих, и те истопчут их, вомнут каблуками в сырую землю.

Впрочем, пока я ехала в Ягодное, думала совсем не о пейзажах и временах года, а о том, как правильно построить разговор с Ильей. Мысль о том, что Илья может не впустить меня, не откроет дверь, я решительно отмела: надо будет – через забор полезу, но он ответит, с чего вдруг так окрысился на нас. Надо же, «семейка»!

Позже, когда события завертелись немыслимым образом и меня затянуло в бездонную воронку, я часто думала: не нужно мне было в тот день ездить к Илье!

Я и сейчас, в этот самый момент, когда сижу на своей кухне и пишу эти строки, думаю точно так же. Чувствую себя мухой, которая попала в липкую ловушку: чем больше барахтаюсь и силюсь вырваться, тем крепче прилипаю.

Мне следовало оставить все как есть. Пусть бы Илья навсегда уехал из Ягодного, как и собирался. Ни к чему было искать общения с ним, задавать вопросы, требовать объяснений. Нечего было настаивать, добиваться правды.