– То есть мало того, что нашу машину раскачивали и закидывали камнями? Лучше, чтобы побили все стекла?

В ответ – неловкое изумление. Жалею ли я о словах? Не то чтобы. Я жалею вообще о случившемся. О том, что такое произошло.

Молчание нарушает Рут.

– Зачем это кому-то нужно? – недоумевает она.

Вот тот самый вопрос, который не давал мне уснуть: и правда, зачем?

– Папа говорит, это дело рук евров, – замечает Шарлиз. – Надо было всех их гнать, пока границы не закрылись. И сейчас не поздно, только у правительства духу не хватит поступить правильно. – Она взглянула на меня, явно ожидая, что я соглашусь – можно подумать, я в этом как-то замешана.

Но придумать ответ я не успела – подошли остальные девочки из нашей компании. Меня быстро осмотрели, нашли, что руки и ноги на месте, и переключились на более важные темы: например, вечеринку в честь дня рождения Шарлиз. Ей исполняется шестнадцать, и обсуждение угощений, наряда именинницы и гостей, а еще парней, приглашенных из разных школ, растягивается до звонка.

Первый урок – английский. Обычно у меня нет сложностей с этим предметом, но сегодня я не могу сосредоточиться – ну честно, Ромео и Джульетта никак не связаны с тем, что творится сейчас в моей жизни, а в это время приходится торчать в школе для девочек. К тому же они вели себя по-дурацки. Умирать ради парня, которого едва знаешь, – верх глупости.

Учительница заметила, что я таращусь в окно, но замечания не сделала. Кажется, мне решили сегодня делать поблажки.

Прозвенел звонок. Но меня попросили задержаться. Похоже, я все-таки ошиблась.

– Да, мисс?

Учительница дождалась, когда класс опустеет и дверь закроется.

– Как ты себя чувствуешь, Саманта?

Ей и правда интересно или это обычный учительский способ подвести к другой теме?

– Неплохо, – уклончиво ответила я.

– Хочешь о чем-нибудь поговорить? – Я покачала головой. – Лучший способ пережить волнение – выговориться. Тебе следует сосредоточиться на учебе. Особенно в этом году. Бла-бла-бла экзамены бла-бла-бла…

Я кивала и делала вид, что мне очень интересно слушать про экзамены, иначе бы до пенсии отсюда не ушла.

Следующим шел урок искусства. Я нашла свою работу с прошлой недели и установила ее на мольберте. Мы пишем натюрморты. Даже миска фруктов увлекла меня настолько, что на прошлой неделе я с головой погрузилась в светотень и перспективу – пыталась все передать верно.

– Миссис Дженсон, – подает голос Шарлиз.

– Да? – обреченно отозвалась учительница.

– Когда мы начнем рисовать что-нибудь интересное?

– И что же, например?

– Людей.

– Ясно.

– В смысле натурщиков. Мужчин, – раздались смешки, девочки заухмылялись.

Миссис Дженсон сделала вид, что ненадолго задумалась, затем взяла из запасов персик, не попавший в натюрморт, и сказала:

– А на что тебе воображение, Шарлиз?

– Миссис Дженсон! – притворно ужаснулась Шарлиз под нервные смешки соседок.

– Не спеши, Шарлиз. Вот освоите светотень, перспективу и цвет, тогда и поговорим про рисунок с натуры.

– Можно считать, что согласилась, – заметила Шарлиз, обернувшись к нам с Рут.

– Мечтай, – фыркнула Рут.

Под конец урока миссис Дженсон, как обычно, прошла по рядам и задержалась у моей работы.

– Молодец, Сэм, – похвалила она.

Я смотрю на свою работу и понимаю, что правда неплохо передала композицию на столе. Но я лишь скопировала увиденное, а не оживила его. Яблоко не хочется укусить.

Или бросить в кого-то.

Ни еда, ни оружие – так зачем же оно?

Я уже думала, что она не появится, и собралась уходить – поторопилась, конечно, но я вроде как нервничала, а я этого терпеть не могу.

Но тут увидела ее сквозь стеклянные двери. В сопровождении замдиректора – хочет убедиться, что она не сбежит? Дверь открылась, и ее втолкнули в комнату.