Но вплоть до середины XV в., когда появились настроения политического абсентеизма, ухода от сферы государственной службы в область гармоничных семейных отношений или интеллектуальных занятий, главным показателем общественного статуса, как явствует из тех же семейных книг, являлась публичная жизнь, сводимая к участию в делах коммуны, к исполнению обязанностей на государственных постах. Постулируемый богатым купцом и банкиром Джованни Ручеллаи принцип отказа от коммунальной деятельности, имел весьма существенную оговорку: «Не советую вам, Пандольфо и Бернардо, искать и желать государственных должностей. Никакое другое дело не ценится ниже и не дает меньшей чести, чем служба коммуне. Я не говорю, что буду недоволен, если ваши имена попадут в сумки и вы будете отмечены, как другие достойные горожане. Но это нужно лишь для того, чтобы правительство не относилось к вам с презрением и чтобы вас ценили и уважали сограждане. Любой другой путь, любой другой вид деятельности – лучше, чем служба государству»[67]. Даже при полном отрицании участия в управлении Ручеллаи настаивает на необходимости признания уважения в обществе, главным доказательством которого остается в его глазах наличие имени в избирательных списках.

Оценки ситуаций, передаваемых семейными книгами, в отличие от биографий и апологетических хроник, были далеки от идеализации: граждане рассказывали о реальных трудностях, с которыми им приходилось сталкиваться на коммунальной службе, сетовали на скудное жалованье или вознаграждение за исполнение дипломатических поручений, выражали недовольство своим социальным статусом, обвиняли коммуну в неблагодарности и недостаточном признании их заслуг. Среди всех противоречий обыденной жизни, которые в них отражались, наиболее распространенным было несоответствие между образом честного «должностного лица» и ролью «доброго купца». Из этого противоречия рождались методичные наставления о том, как урвать от государства ту часть дохода, на которую оно претендует, – целая наука притворства и лжи, как следует укрывать доходы от коммунального фиска, какие петиции надо подавать в синьорию, чтобы снизили квоты обложения, простили или скостили задолженности по уплате налогов, уменьшили сумму очередного государственного займа[68]. Но до середины XV в. проповедь коммунальной идентичности, высшей справедливости республиканского строя и превосходства Флоренции над другими городами-государствами преобладала на страницах семейных книг.

«Заповеди» коммунальной идентичности, образы единства общества, позитивные установки, нацеливающие на публичную деятельность во имя общего блага, утверждения превосходства республиканского строя над любыми формами единоличного правления, наставления в практиках толерантности и миролюбия являлись своего рода ответом на вызовы городской повседневности, чреватой во Флоренции нескончаемой борьбой между социальными слоями, партийными фракциями, клановыми группировками. Город, на улицах которого около 200 лет постоянно воздвигались баррикады, гремел клич «К оружию!», а политические заговоры и попытки переворотов чередовались с репрессиями и изгнаниями, вопреки всему действовал как единый организм, о чем свидетельствовали бесспорные достижения в области экономики и культуры, расширение государственной автономии и успехи территориальной экспансии. Это вряд ли дает основания видеть в общественных ритуалах, апологиях и нормах семейного воспитания только риторические формулы и речевые стереотипы.