. Торжественно, по этому рассказу, встречают Константина новгородцы «от мала и до велика» с епископом Митрофаном, крестным ходом, ведут его в храм Святой Софии, где и совершен обряд посажения его на стол княжения[80]. Весьма вероятно, что книжник, сторонник Константина, использовал простой рассказ об отъезде Константина в Новгород и его проводах и внес в него ряд многозначительных черт, чтобы создать сцену, которая могла бы соперничать в политической значительности с обстановкой, в какой Всеволод передавал старейшинство Юрию. Существенно не фактическое содержание этой сценки, а вложенная в нее тенденция. Перед нами нечто новое, чуждое Киевской Руси, чуждое и новгородскому летописанию: попытка связать право Константина на великое княжение (на старейшинство не только во всей братье-князьях, но и во всей Русской земле) с его княжением в Великом Новгороде, с тем, что «Новгород Великий старейшинство имать княженью во всей русской земле». Зарождается новая историческая концепция великокняжеской власти, которая, с одной стороны, будет жить в наименовании северно-русским летописанием великого княжения «Владимирским и Великого Новгорода», а с другой – придает особую многозначительность новгородскому преданию о Рюрике, первом князе Русском. Концепция эта, как еще увидим, получила твердую опору в реальном значении, какое имело для великих князей обладание Великим Новгородом.

Но и в данном частном случае в вопросе о Константине и его притязаниях на старейшинство наш книжник не так далеко ушел, по существу, от исторической правды, освещая по-своему отношение к своему князю – его отца Всеволода Юрьевича. Положение Константина при отце было действительно исключительным. В то время как Всеволод держит остальных взрослых сыновей на княжениях вне Суздальщины (в Новгороде, Рязани, Переяславле южном), он Константина отозвал в 1207 г. из Новгорода и «остави у себе», дав ему «Ростов и инех пять городов[81] да ему к Ростову»[82]. Дальнейший ход событий показывает, что тут не было выдела Константину «вотчины» или «удела».

Характерно, что Лаврентьевский свод не сохранил рассказа о столкновении Всеволода с сыном Константином по вопросу о дальнейших судьбах великого княжения. Сведения об этом столкновении дошли до нас только в более поздних сводах, всего полнее в Воскресенской летописи, которая сообщает под 1211 г.: «Посла князь великий Всеволод по сына своего Костянтина в Ростов, дая ему по своем животе Володимер, а Ростов Юрью дая; он же не еха ко отцю в Володимерь, хотя взяти Володимерь к Ростову; он же посла по него, вторицею зва к себе, и тако пакы не иде ко отцю своему, но хотяше Володимеря к Ростову»[83]. Текст этот уже в Никоновской летописи подвергся такому толкованию, которое выдвигало вопрос о соперничестве Ростова и Владимира; тут он переделан в речь князя Константина, который говорит отцу: «Понеже много возлюбил мя еси и старейшого мя сына имаши и старейшину мя хощеши устроити, то даждь ми старый и начальный град Ростов и к нему Володимерь; аще не хочеть твоя честность тако сотворити, то даждь ми Володимерь и к нему Ростов»[84]. Весьма вероятно, что к этому же моменту относится и назначение Ярославу Всеволодовичу – Переяславля, а Владимиру – Юрьева-Польского[85].

Старейшинство во всей братье Всеволод определенно связывает со столом владимирского княжения, а разногласие с ним Константина в стремлении этого князя сохранить в своих руках и Ростов и Владимир. И Всеволод не отнял у него Ростова, но передал Владимир – Юрию, а с владимирским княжением связанное с ним «великокняжеское» старейшинство.