Следует предположить, что данные архаические программы существуют на уровне либо более глубоком, чем уровень «коллективного бессознательного» в аналитической психологии К. Г. Юнга, либо на более «нижних этажах» в его структуре. Коллективное бессознательное архивирует опыт не отдельного индивида (индивидуальное бессознательное), а вида и форм его общественной организации. Но только ли собственно вида Homo sapiens sapiens рода Люди (Homo) из семейства гоминид в отряде приматов? На это вопрос нет утвердительного ответа в юнгианской психологии, но есть в этологии и социобиологии, которые признают наличие у человека генетического наследства предшествующих видов (к примеру, связь между брахиацией и любви человека к качелям).

Тоже касается и юнгианского учения об архетипах коллективного бессознательного, которые бесспорно «человечны», связаны с нашим видом и, возможно, его ближайшими разумными предшественниками, они не включают на первый взгляд какой-либо дочеловеческий «обезьяний» материал. Архетипы «персона», «тень», «анима/анимус», «дева», «младенец», «мудрый старец», «небесный отец» и «хтоническая мать», «трикстер» и т. д. явно антропоморфны и отражают наличие сложных социальных отношений, а значит, не относятся в своём генезисе к более ранним стадиями антропогенеза.

К. Г. Юнг утверждал, что коллективное бессознательное включает архетипы и инстинкты, именно в них проявляется наследуемая «животная» составляющая человека. Его последователи (М.-Л. фон Франц, М. Фордхам, Э. Стивенс, И. Якоби и др.) с одной стороны, а зоологи и нейропсихологи (А. Портманн, Дж. Генри и др.) с другой, пытаются соотнести эти два явления и понятия. При этом зоологи и нейропсихологи склонны к физиологической трактовке архетипов, локализуемых ими в структуре ДНК или головного мозга.

Современные нейробиологи утверждают, что инстинкт записан не в ДНК, а в системе связи нейронов. Кодировка относится к системе межнейронных связей, поэтому у человека мало врожденных рефлексов и они не очень устойчивы. Социальные инстинкты строятся на врожденных и закрепляются в мозге в процессе его роста, подкрепляясь в процессе социализации.

Со времен исследования К. Лоренцем поведения серых гусей и открытия им явления импринтинга (запечатления), стало понятно, что образы у животных формируются в процессе раннего закрепления в памяти признаков внешних объектов и обучения. Визуальные характеристики образа врага формируются в сочетании с другими поведенческими условиями – беспокойством родителей, демонстрации ими агрессии или избегающего поведения.

С другой стороны, по мнению К. Г. Юнга: «Психика погружена в нечто имеющее не психическую природу».3 Способность человека генерировать и структурировать образы и идеи является отражением бессознательных процессов, на которые воздействует «архетипическая реальность» вне пространства и времени.

Не погружаясь в глубины данной проблематики, обратим внимание на тот аспект, который интересен именно в рамках нашего исследования. Архетипы и инстинкты есть наследуемая бессознательная часть человеческой психики, но образы наследоваться не могут – это производные конструкты индивидуального и коллективного сознания, транслируемые и реплицируемые исключительно в культуре. Архетипы используют содержание сознания для своей актуализации, выступая в виде образов, вызывающих базовые эмоции (страх, гнев, удивление и т.д.), которые, в свою очередь, влияют на поведение индивида. Они как старые меха, всегда заполняемые молодым вином.

Генетические структуры не полностью обусловливают специфику образов – актуальное содержание сознания, его личностный, социокультурный и исторический контекст («дискурс» и «эпистема» по М. Фуко), являются важнейшими составляющими нашей образности и метафоричности. К примеру, особенности машинного производства и новые принципы организации фабричного труда в начале XX века экстраполировались на культуру, искусство и воспитание («тейлоризация театра» и «биомеханика» В. Э. Мейерхольда, понимание социальных институтов: школы, армии, работы как конвейеров социализации и т.п.).