– Я тебя провожу, – повторил он упавшим голосом. – Не хочешь выпить кофе?

Она встала, набросила на плечо ремешок крохотной театральной сумочки:

– Кофе можно выпить и у меня. Я приглашаю.

Фраза была банальной, даже до пошлости, но Дима все равно взволновался. От любой другой девушки он принял бы это приглашение как недвусмысленный аванс. Ему давно было известно, что от чашки кофе до постели – один шаг. Иногда обходилось даже и без чашки. Но Люда была особенной, и он был вовсе не уверен – не ограничится ли дело чашкой кофе в самом деле?

И был не уверен в этом до последнего глотка. Кофе Люда сварила отличный – не в кофеварке, а в медной турке, как он любил, как варила его мать. Сидели в просторной кухне, на мягких красных пуфиках – весь интерьер был выдержан в красных тонах. Преобладали они и в квартире – он успел оглядеться, пока Люда возилась у плиты. «Ее подруга вложила сюда большие деньги. – Дима придирчиво осматривал мебель, аппаратуру, оценивал качество ремонта. – В такой квартире жить бы и жить, а не то – продать и устроиться где-нибудь за границей, хоть в Испании… Кем работает ее подруга? Сама Люда секретарь – всего-то…»

Подруга работала в той же строительной фирме, что и Люда – это немедленно выяснилось за кофе.

– Конечно, она не секретарь, да и зарабатывает – не сравнить со мной, но мы друг друга знаем сто лет и дружим. Начинали работать вместе, но она рванула наверх, а я никуда не спешила. Мама топала ногами, когда Марфа получила повышение, кричала, что меня оттирают, что я неудачница, а я радовалась, что ей повезло, – доверительно рассказывала девушка. – Есть люди, которым просто необходим карьерный рост – иначе они начинают болеть, а то и умирают. Она еще в школе стремилась выделиться, быть лучше всех. Шла на золотую медаль, и когда ее не получила – сорвалось из-за одной училки-стервы, поставила та ей четверку, – слегла на месяц в больницу. Ей чуть не поставили диагноз – рак крови, представляешь, какие были анализы? Я ее помню в ту пору – страшна, как смерть, белая, под глазами круги… Вот это я понимаю – жажда победы! Вот это честолюбие! У меня этого нет ни капли. А у Марфы хватит на десяток диктаторов.

– Подружку зовут Марфа? – улыбнулся он, вполуха прислушиваясь к ее болтовне. У него начинали слипаться глаза, и он совершенно не представлял, как быть дальше – уйти с достоинством или все-таки сделать попытку… Не было ничего ужаснее, чем сидеть вот так – в роли навязчивого и несообразительного гостя, которому давно пора и честь знать. – Впервые слышу, чтобы кого-то так звали.

– Еще чашечку? – спросила Люда, давя в пепельнице тлеющую сигарету.

– Нет, спасибо. – Им овладевало странное оцепенение. Казалось, он присутствует на дипломатическом приеме, где за одно лишнее и неуместное слово могут осмеять, и все пропало. Нет, в глаза смеяться не будут, но про себя… Если бы он заметил на губах Люды хоть тень усмешки – он бы вовсе не знал, куда деться. – Мне завтра рано вставать.

– Далеко до работы? – спросила она, убирая посуду.

«Она же просто меня выставляет! Наконец понял, идиот! И на что ты рассчитывал? Ждал, когда тебе дадут пинка под зад?»

– До дома ехать час, а оттуда до работы еще минут сорок…

Он не договорил – Люда удивленно подняла голову и поставила обратно на стол тихо звякнувшую чашку.

– Я спросила – далеко ли отсюда до работы? Ведь ты остаешься? Я – да. Поздно уже.

Это было никак не похоже на объяснение в любви или на флирт. Девушка ничуть не волновалась, и даже не притворялась смущенной. Будь на ее месте другая, Дима счел бы ее фригидной дурой. Но с Людой все было иначе. Она вела себя так, будто иначе и быть не могло, и все, что она делает, – правильно. Это завораживало. Она считала себя настолько правой и так спокойно держалась этой мысли, что ее начинали держаться и все остальные. И он тоже.