Желая «сменить пластинку», я спросил:

– Сам-то где тут устроился?

– У Верещагина я, «на направлении».

– Ага, Пиночет этот – прирожденный партайгеноссе.

– Пиночет? Это кто?

– Да Верещагин ваш!

– Почему Пиночет?

– А он сам так представился, – я принял осанку и, подражая полковнику, с наслаждением процитировал: – «У меня жестокая дисциплина, как у Пиночета!». Он что, поклонник чилийской хунты?

– Похоже на то, – пожал плечами Иван – Вообще, Верещагин – мужик толковый, зря не наседает, «самодурством» не занимается. Когда надо – защитит, заступится. Когда надо – ускорение придаст. Мужики его уважают. Ему, главное, с этим не дай Бог попасться, – Иван характерным жестом щелкнул себя под кадык – Иначе…

– Ага, снимут с довольствия на хоздворе, – поспешил я сообщить – Эту кухню я уже знаю.

– Ну вот, а разведчики тут такое бывает, вытворяют, скоро сам все увидишь. Короче, не любят здесь нашего брата. Кроме сбитых летчиков.

Я поднял голову:

– Сбитых?

– Сбитых, сбитых… – засмеялся Иван, увидев мое удивление – Это мы так называем наземную обслугу аэродрома – обеспечение полетов, технари разные. Они живут тут рядом с нами, через комнату. Веселые, я тебе скажу, ребята.

Тут в комнату ввалился еще один обитатель – невысокий крепыш с ручищами терминатора и короткой борцовской шеей, берущей начало от маленьких ушей и плавно переходящей в широченные плечи. Я бы мог поспорить, что этот человек – мастер спорта по борьбе.

– Михаил, – протянул он ко мне свою руку-лопату.

Не хотелось бы попасть под такую кувалду, отметил я про себя, пожимая руку. Его округлое лоснящееся лицо украшал широкий сплюснутый внутрь, сломанный, нос. Однако карие глаза светились мягким добродушным огоньком деревенского кузнеца. И только коротко стриженый ежик добавлял какой-то неповторимый боевой шарм. Может, потому, что все здесь стригутся налысо?

– Как добрался? – поинтересовался Михаил.

– Да ноги по пояс стер, если бы не армейцы. Спасибо, до ИСБ* подбросили.

– А что же наши? Не было никого?

– Да были.

– Не взяли?!

– «Не положено»… – передразнил я того прапорщика, с «хачипури».

– Тыловики, поди? Ну, паразиты!

Я копался в сумке, «обживая» свою тумбочку туалетными принадлежностями, размышлял вслух:

– А что удивляться? Что с меня можно взять? Тут все так просто не делается. «Бакшиш» подавай!

– Ну что ж, с прибытием на родную чеченскую землю! – артистически задрав китель, загадочным голосом поздравил Михаил.

Из-за ремня торчали три пол-литровых банки «Бочкарева».

– Давайте это возьмем в баню! – предложил Иван.

– Правильно, – поддержал я и вытащил из сумки пластиковую «полторашку» с этикеткой «Бонаква» – А это – ударить роком по этой дыре. Вечером, естественно.

– А что это? – уставились на бутылку ребята.

– Чистый спирт.

– Спирт?

– Спирт, спирт. Извините, водку тут провезти трудно. Вот, «это» пришлось закамуфлировать под газировку.

Баня представляла собой небольшой сарайчик с узкой раздевалкой, помывочным отделением и парилкой. Там, в углу, стояла небольшая огороженная прогоревшая печка с камнями в крошечной клетушечке. Михаил сразу полез кочегарить печку, пообещав, что через пятнадцать минут мы и минуты не высидим в парилке. Мы, опрокинув на себя по тазику, полезли париться, прихватив с собой «местную» плошку горячей воды.

– А этот… дядя Степа, ну из комендатуры. Странный он какой-то, – завел я разговор.

– Контуженый, – брызгая из плошки на камни, пояснил Михаил – В 96-м, в августе, когда «духи» в Грозный вошли, бои, знаешь, сильные были. Их подорвали на фугасе. Всех своих пацанов потерял. Его доктора в госпитале по запчастям сшили-сложили. Теперь вот здесь служит. Что интересно, всю первую войну прошел – ни царапины. А тут на тебе… Кстати, как тебе начальство? С Дедом познакомился?