Эрик выпрямился так резко, что ударился головой о низкий потолок. Боль прострелила виски, фонарик выпал из рук и покатился, освещая углы подвала. Он схватил его, направив свет на след. Один. Только один. Как будто кто-то стоял здесь, смотря на него, а потом исчез. Он развернулся, луч метнулся по стенам. Никого. Только тишина, такая густая, что ее можно было резать ножом.

Наверху что-то упало. Глухой стук эхом разнесся по дому. Эрик бросился к лестнице, сердце колотилось в горле. Он взлетел наверх, ожидая увидеть разбитую лампу или упавшую книгу. Но это была кружка – та самая, с надписью "Лучший брат". Она лежала на полу, расколотая пополам, а вода растекалась по доскам, как кровь из раны.

Эрик стоял над разбитой кружкой, чувствуя, как вода пропитывает его носки. Он не слышал, чтобы ветер усилился, не видел, чтобы окно открылось. Кружка была тяжелой, с толстым дном – такие не падают сами по себе. Он наклонился, собрал осколки, пальцы дрожали. Надпись "Лучший брат" теперь была разорвана: "Лу" на одном куске, "чший" на другом. Он бросил их в мусорное ведро, но звук стекла о металл заставил его вздрогнуть, как выстрел в тишине.

Он вытер пол тряпкой, стараясь не думать о подвале, окурке, шагах. Утро уже близилось – за окном небо стало серым, как старое одеяло, которое слишком часто стирали. Эрик заварил кофе, хотя знал, что не уснет, даже если захочет. Кофеварка шипела, наполняя кухню горьким запахом, и он смотрел, как капли стекают в стеклянный кувшин. Анна ненавидела кофе. "Пахнет, как горелая резина," – говорила она, морща нос, и пила чай с мятой, которую рвала прямо у реки. Эрик улыбнулся этой мысли, но улыбка вышла кривой, болезненной. Он давно не вспоминал Анну такой – живой, с ее смехом и привычкой грызть ногти. Чаще приходили другие картины: ее тело на берегу, волосы, спутанные водорослями, и пустые глаза, глядящие в никуда.

Он взял чашку и сел за стол. Книга все еще лежала там, рядом с запиской "Прости". Эрик потянулся к ней, но остановился. Вместо этого он достал из ящика старую коробку – жестяную, с облупившейся краской, где хранил вещи Анны. Полиция отдала ему немногое: заколку, браслет с треснувшим камнем, пачку сигарет, наполовину пустую. Он открыл коробку, и запах ментола ударил в нос, слабый, но все еще живой. Эрик высыпал содержимое на стол. Заколка была простой, металлической, с погнутой шпилькой. Браслет – дешевый, из тех, что продают на рынке за пару крон. Сигареты – "Marlboro Lights", ее любимые. Он взял пачку, повертел в руках. Внутри что-то звякнуло.

Эрик нахмурился, вскрыл упаковку. Между сигаретами лежал ключ – маленький, ржавый, с коротким зубчатым краем. Он не помнил, чтобы видел его раньше. Полиция ничего не говорила о ключе. Эрик поднес его к свету, пытаясь разглядеть хоть что-то – буквы, цифры, метку. Ничего. Только ржавчина и холод металла. Он сжал ключ в кулаке, чувствуя, как острые края впиваются в кожу. Откуда он? От чего? И почему он оказался здесь спустя двадцать лет?

За окном послышался звук – скрип снега под чьими-то ногами. Эрик подошел к стеклу, прижавшись лбом к холодной поверхности. Улица была пуста, но фонарь снова мигнул, и на секунду ему показалось, что тень у соседнего дома шевельнулась. Марта? Нет, слишком быстро для нее. Он прищурился, но тень исчезла, оставив только ветер и тишину. Эрик вернулся к столу, положил ключ рядом с книгой. "10:13". "Прости". Ключ. Окурок. Шаги. Это было слишком много для одного утра.

Он допил кофе, хотя тот уже остыл, и решил открыть магазин. Работа всегда помогала ему отвлечься – перебирать книги, вытирать пыль с полок, слушать редких покупателей, которые заходили больше поболтать, чем купить. Эрик спустился вниз, щелкнул выключателем. Свет загорелся с гудением, освещая ряды стеллажей. Магазин был маленьким, тесным, с запахом старой бумаги и клея. Полки гнулись под тяжестью книг, которые никто не покупал: потрепанные романы, учебники по химии, сборники стихов никому не известных поэтов. Эрик любил это место, хотя оно едва приносило доход. Это был го щит от мира, его крепость.