– Может, и меня так же отделили… Там, на Земле, – тихо сказал Синеглаз, задумчиво глядя вдаль.

– Мы очень надеемся, что однажды ты встретишь своих родителей, – грустно произнесла Мими.

– Около трёх веков назад наши учёные предложили теорию… – начал Илас, в его голосе слышалась нотка горечи. – Они считали, что детям не стоит перенимать у родителей их прошлое: все эти устаревшие привычки, предрассудки, стереотипы. Дети, по их мнению, должны были расти "чистыми", не запятнанными чужими ошибками.

Он на миг замолчал, прежде чем продолжить:

– Но другие учёные тогда не согласились. Они посчитали эту теорию слишком жестокой и недоработанной. Ведь дети лишались самого важного – родительской любви. Но несмотря на все возражения, закон всё равно приняли, – Илас с трудом сдерживал свои эмоции, голос его был полон сдержанного напряжения.

Затем он посмотрел на Синеглаза с задумчивостью и добавил:

– Но они забыли, что вместе с предрассудками дети перенимают и заботу, и тепло… Всё то, что делает нас по-настоящему живыми. С предрассудками можно бороться – критическим мышлением, верой, философией. Но без любви и заботы – мы пусты.

Синеглаз нежно обнял его, словно пытаясь утешить. Мими, видя это, подошла ближе и обняла их обоих, соединяя их в тихом и тёплом молчании.

– Умение хорошо программировать помогло нам тайно видеться с нашими родителями, несмотря на запреты марсианских властей, – начал Илас, в его голосе прозвучала лёгкая гордость. – Первые уроки по программированию мне преподал отец, когда мне едва исполнилось три. Это занятие меня увлекло, и я продолжил учиться. А если власти Марса узнают, что кто-то взломал хотя бы одного простого робота, наказание будет суровым – слишком суровым. Поэтому никто и не рискует.

Он на мгновение замолчал, затем продолжил:

– В пятнадцать лет мне удалось обойти сложную программу, которая защищает марсианскую сеть от взломов. Это было непросто, но я справился. Много лет назад я незаметно перепрограммировал коллектор – его работу властям трудно отслеживать полностью. Благодаря этому мы без проблем встречались с родителями на складе. Но сегодня что-то изменилось. Марсианские спецслужбы установили новые защитные программы в системе после последних происшествий. Теперь всё стало сложнее, – сказал Илас, в его голосе звучали одновременно и беспокойство, и решимость.

Мими задумчиво нахмурилась, её голос прозвучал с горечью:

– Природа нашего общества больна. Из этой болезни вышли влиятельные люди, которые запретили нам любить, которые построили систему на лжи и контроле. Это не мы преступники, Илас. Это само общество создало тех, кто решил, что можно распоряжаться нашими жизнями.

– За всем этим простирается какая-то непонятная, запутанная историческая цепь причин и следствий, истоки которой тянутся к неизвестной зловещей силе, скрытой за событиями, – пришёл к выводу Илас.

– Я тоже это чувствую, – прошептал Синеглаз, его глаза стали серьёзными. – Надо бы, ну… сделать так, чтобы этого зла больше не осталось. Совсем.

Они подъехали на роботах-погрузчиках к лифту под №881. Ковши плавно опустились перед дверным проёмом, где располагалась комната с лифтом. Несмотря на работающие кондиционеры, внутри стояла душная жара. Мими и Синеглаз, едва выбравшись из ковшей, расселись на прохладном полу напротив лифта №881, стараясь немного отдохнуть.

– Ждите. Я сейчас, – сказал Илас, бросив на них короткий взгляд, и вышел из помещения.

Мими устало прислонилась к стене и пробормотала, с ноткой раздражения:

– Вот же вляпались…

Она положила голову на колени, обхватив их руками, стараясь хоть немного успокоиться. Синеглаз прилёг рядом, утомлённый всеми событиями. Вскоре послышались посторонние звуки со склада. Мими сразу поднялась на ноги, напрягшись, но, к её удивлению, у входа показался робот-погрузчик с напитками. Следом за ним появился Илас, держа в руках полный поднос с аппетитной едой.