– Заметано! – обрадовался я, совершенно уверенный, что легко получу работу в Голливуде. И чем дольше я об этом думал, тем больше преисполнялся оптимизмом.

Наконец-то меня ждет успех!

Пять дней спустя я собирал вещи, готовясь отвезти Веру и ее младшую дочь Кармел в Сакраменто.

Ричард ужасно расстроился, он уговаривал меня остаться:

– Почему ты снова уезжаешь? Тебя так долго не было и вот…

Разве я мог объяснить ему, какая чудесная жизнь ждет меня там?

– Знаю, но это важно для меня. Не волнуйся. Я обязательно пришлю за тобой!

– Обещаешь? – настаивал он, готовый заплакать.

– Обещаю, – кивнул я, обнимая его. – Я буду скучать по тебе, старина.

Еще через пять дней мы добрались до Сакраменто, где я распрощался с Верой и Кармел и провел ночь в дешевом отеле. Рано утром я уехал на автобусе в Сан-Франциско, а оттуда – в Лос-Анджелес.

Я прибыл в Лос-Анджелес с одним чемоданом и пятьюдесятью долларами в кармане. Купил на автовокзале выпуск «Лос-Анджелес таймс» и стал искать объявления о сдаче комнат. Одно понравилось мне больше других – речь шла о пансионе, где сдавались комнаты за четыре пятьдесят в неделю, включая завтрак. Пансион к тому же располагался в Голливуде, в нескольких кварталах от знаменитого бульвара Сансет, и оказался очаровательным старомодным домом в прелестном жилом районе на тихой Кармен-стрит, номер 1928.

Я позвонил. Дверь открыла маленькая женщина лет сорока, с приветливым лицом.

– Здравствуйте. Что вам угодно?

– Меня зовут Сидни Шелдон. Ищу, где бы остановиться на несколько дней.

– Я Грейс Зайдел. Входите.

Я поднял чемодан и вошел в прихожую. Очевидно, дом был переделан из семейного жилища в пансион. Я увидел большую гостиную, столовую, комнату для завтраков и кухню, насчитал двенадцать в большинстве своем занятых спален и четыре большие общие ванны.

– Насколько я понял, плата – четыре пятьдесят в неделю вместе с завтраком, – продолжал я.

Грейс Зайдел окинула взглядом мой мятый костюм и потертую рубашку и сказала:

– Если будете очень настаивать, могу сбавить до четырех долларов.

Мне отчаянно хотелось заверить, что я буду платить все четыре пятьдесят, но те жалкие гроши, которые у меня еще оставались, скоро закончатся. Я проглотил свою гордость и сказал:

– Настаиваю.

– Договорились, – тепло улыбнулась она. – Я покажу вам вашу комнату.

Комната была маленькой, но чистой и неплохо обставленной. Я остался очень доволен и так и сказал Грейс.

– Вот и хорошо. Я дам вам ключ от входной двери. По нашим правилам вам не позволяется приводить сюда женщин.

– Никаких проблем, – заверил я.

– Сейчас я представлю вас другим жильцам.

Она отвела меня в гостиную, где собрались несколько человек. Я познакомился с четырьмя писателями, бутафором, тремя актерами, режиссером и певцом. Со временем я узнал, что все мечтали стать известными и знаменитыми, а пока сидели без работы, питая несбыточные надежды, которые так никогда и не осуществились.

У Грейси был двенадцатилетний сын Билли, тихий, воспитанный мальчик, мечтавший стать пожарным. Возможно, он единственный из всех обитателей пансиона имел шанс, что его мечта сбудется.

Я позвонил Натали и Отто и сообщил, что доехал благополучно.

– Помни, – предупредил Отто, – если за три недели не найдешь работу, возвращайся сюда.

– Без проблем…

Вечером жильцы Грейси сидели в большой гостиной, рассказывая свои «фронтовые» истории.

– Это жесткий бизнес, Шелдон. У каждой студии имеются ворота, а за этими воротами сидят продюсеры, которым позарез необходимы таланты. Они вопят, что отчаянно нуждаются в актерах, режиссерах и сценаристах. Но если вы подойдете к воротам, вас и не подумают впустить. Для чужаков они закрыты.