Со второй половины дня льёт дождь. Он прибил и страсти. Отдыхаем. Артур сказал, что начал отращивать бороду до самой Америки. Кому-то в голову пришла мысль идти из Кливленда домой не через Атлантику, а через Тихий океан. Бурно обсуждали. Вечером наш сухогруз снялся с якоря в грязной акватории портового Ростова, где мы проторчали почти двое суток. К вечеру показался Азов.

– Азов! Вот и всё. Двенадцать км и… море, – задумчиво проинформировал всех Гена и полоснул рукой против ёршика своей новой прически.

На закате вышли в Таганрогский залив, а к семи утра подошли к Мариуполю. «Аира» затаилась в предвкушении касания с водой, которая уже стала заметно солоноватой. Лёгкое волнение даже визуально воспринималось неречным. Появился особый морской запах, правда, он мешался со зловонием выбросов завода «Азов-сталь», которое накрыло весь город. Своими трубами эта махина, пожалуй, перекоптит волгоградские «Красный» и «Тракторный» вместе взятые. Гигант работал.

Спускать лодку пришлось ночью под умеренную болтанку, при тусклом портовом освещении. Долго не могли попасть нижним концом висящей на кране мачты в надпалубный стык – небольшая волна яхту подбрасывала не больше чем на метр, но создавала при этом значительные проблемы. Крановщик, устав следить за нашими бесполезными стараниями, решил помочь. Теперь стрела крана пыталась «подыграть» волне. Представьте, что у вас в одной руке стакан с чаем, в другой чайная ложечка с сахаром, а руки хаотично движутся так, что сахар никак не может попасть в стакан, и под ногами всё прыгает. И так минуту, пять, десять, двадцать… Лучше не следить за процессом одновременной пляски яхты и мачты – укачивает. Эти два «танца» совершенно не стыкуются. Мой вестибулярный аппарат не выдержал, и организм дал течь. Я спрыгнул с лодки на твёрдый берег, но стоило только посмотреть на продолжавшийся процесс стыка, как течь повторилась. О, ужас! Как же я буду справляться с морской болезнью дальше?! На сон три часа. Завтракаем, расписываемся в бортовом журнале за технику безопасности. Артур страхуется, и это вызывает дополнительную тревогу. Она предательски пульсирует по всему телу. В 9.00 поднимаем паруса и, не доложив о своих намерениях портнадзору, наконец-то уходим с вонючего берега.

Полдень. За кормой бесполезно плещется блесна. Это я её туда бросил, пытаясь отвлечь мозги от постоянных приступов тошноты. Два дельфинёнка синхронно полируют в волнах свои спины, показывая их из воды и нарочито смеясь. Им хорошо. Из приёмника слышится мурлыкающая украинская речь. Паруса с трудом улавливают ветер. С такой скоростью по Азовскому морю придется идти неделю. Нет, всё-таки интересно: тошнота от вчерашнего гороха или от морской болезни? Может, всё же от гороха?..

Из-за плохого самочувствия сами собой исчезли размышления о яхтенно-корабельной службе. Их невольно навеяли вчерашние приготовления спуска на воду. С сухогруза взяли 120 литров солярки и ещё больше питьевой воды. Костя, Виктор и я вместе с ребятишками-практикантами с «Волго-Дона» носили всё это богатство в вёдрах и кастрюлях, когда капитан сухогруза на «Аире» вместе с Артуром и Геной распивали бутылку водки. Своеобразное распределение обязанностей. По моему скромному убеждению, капитан на большом корабле, как и штурман, и кок, и матросы, должен заниматься своими прямыми обязанностями. Штурман не должен готовить макароны по-флотски, а кок руководить достаточно большим коллективом команды. Но на маленькой яхте всё очень условно. Управление лодкой происходит по принципу максимальной взаимозаменяемости. Когда три человека вкалывают, а двое в это время глушат водяру, это, по моему скромному убеждению, несколько не правильно. Если Артур уже обозначил себя как капитана «чистой воды», то Геннадий, получалось, взял курс на статус «великого старпома»… Н-да…