Кэйтлин едва кусок лез в горло – смутное чувство тошноты из-за первого дня в школе все еще не покидало ее. Она попыталась изменить ход своих мыслей. Девушка закрыла глаза. Она подумала о своей новой квартире на пятом этаже в грязном здании без лифта на 132-й улице. Приступ тошноты усилился. Она сделала глубокий вдох, желая сконцентрироваться на чем-то хорошем в своей жизни.

Ее маленький брат. Сэм. Четырнадцатилетний братишка, который вел себя, словно ему двадцать. Казалось, Сэм не помнил, что он был самым младшим и всегда вел себя как ее старший брат. Он вырос сильным и мужал от всего того, что происходило в их жизни – от ухода их отца, от того, как мать относилась к ним обоим. Кэйтлин видела, как это влияло на него, видела, что он начал замыкаться в себе. Его частые школьные драки не удивляли ее. Девушка боялась, что может стать еще хуже.

Но что касалось самой Кэйтлин, Сэм ее обожал. А она любила его. Он был единственным чем-то постоянным в ее жизни, единственным, на кого она могла положиться. Казалось, что в его душе осталось теплое местечко только для нее одной. Кэйтлин была полна решимости сделать все возможное, чтобы защитить брата.

«Кэйтлин?»

Она подпрыгнула.

Над ней стоял Джона с подносом в одной руке и со скрипкой – в другой.

«Не возражаешь, если я присоединюсь к тебе?»

«Да. То есть, нет», – взволнованно ответила она.

«Дура», – подумала девушка. – «Прекрати нервничать».

На губах Джоны мелькнула улыбка, когда он сел напротив нее. Бережно поставив свою скрипку рядом с собой, он сидел прямо – его осанка была идеальной. Джона осторожно выложил свою еду. Было в нем что-то такое, чего Кэйтлин не могла понять. Он был не похож ни на кого из тех, кого ей приходилось встречать. Казалось, что он из другой эпохи. Парень определенно не принадлежал этому месту.

«Как твой первый день?» – спросил Джона.

«Не так, как я ожидала».

«Я знаю, что ты имеешь в виду», – сказал он.

«Это скрипка?»

Она кивнула на его инструмент. Джона прижал скрипку поближе к себе и положил на нее одну руку, словно опасался, что кто-то может ее украсть.

«Вообще-то это виола. Она всего лишь немного меньше по размеру, но звучит совершенно по-другому. Мягче».

Кэйтлин никогда не видела виолу и надеялась, что он поставит ее на стол и покажет ей. Но Джона даже не пошевелился, а ей не хотелось любопытствовать. Его рука все еще находилась на инструменте – казалось, что он защищает его, словно он был чем-то личным.

«Ты много занимаешься?»

Джона пожал плечами.

«Несколько часов в день», – небрежно произнес он.

«Несколько часов?! Должно быть, ты прекрасно играешь!»

Он снова пожал плечами.

«Полагаю, что нормально. Есть много музыкантов гораздо лучше меня. Но я надеюсь, что это мой билет отсюда».

«Я всегда хотела играть на пианино», – поделилась Кэйтлин.

«Так почему не играешь?»

Она уже собиралась сказать «У меня его никогда не было», но остановила себя. Вместо ответа она пожала плечами и снова посмотрела на свою еду.

«Тебе не нужно иметь пианино», – произнес Джона.

Кэйтлин подняла глаза, поразившись тому, что он прочитал ее мысли.

«В этой школе есть репетиционный зал. Среди всего плохого здесь есть, по крайней мере, что-то хорошее. Там ты получишь бесплатные уроки. Все, что тебе нужно, так это зарегистрироваться».

Кэйтлин широко открыла глаза.

«Правда?»

«Перед музыкальной комнатой есть регистрационный бланк. Попроси миссис Леннокс. Скажи ей, что ты – мой друг».

Друг. Кэйтлин понравилось, как прозвучало это слово. Она почувствовала, как внутри нее медленно зарождается счастье.

Девушка широко улыбнулась. Их глаза встретились на минуту.