А он если не продаст, то ему не будет зарплаты. «Ну не надо и не надо, дайте хоть табуреточку посидеть…» И начинает там: кому анекдот расскажет, кому массаж сделает… Кому просто матом, чуть ли не бьёт он их там, некоторых своих продавщиц: «Как вы мне надоели!» – иной раз крышку с холодильника может сбить психануть…
Я говорю: «Ну это только ты так можешь!» Я б вот на грубость никогда не смогла бы – и в жизни бы я не зашла больше в этот магазин… а ему надо идти, он идёт… Потом приходит домой, психует…
Зато лидер продаж в своей фирме. Его ценят, уважают. Уже месяцев девять зовут на больше, начальником сектора, открывать новые точки: всё то же самое, но без продаж. Но обязательно необходим личный транспорт. Он ещё и поэтому переживает, а я его успокаиваю каждый раз, хвалю…
Говорю ему: «Я уже твоей мамой становлюсь в итоге…»
Вот так и живём.
VII. Ключ
– Странное ощущение… – проговорила Анна. – Как будто всё ненастоящее…
– В её рассказе? – расстроился Фёдор.
– Эта комната… Горы… Как будто неплотное: то ли просвечивает, то ли…
– Так. Срочно обедать! – Белявский поднялся из кресла.
– …то ли плывёт… Вроде бы и реальное – но не совсем…
– А реальность – наоборот, на плёнке? – подхватил Фёдор. – Я тоже это чувствовал! несколько раз!
– Ну вот ещё, – отмахнулся Дмитрий Всеволодович. – Аня, стыдно: взрослые люди. Поешь – сразу перестанет плыть и просвечивать…
Все расположились за большим столом у окна: Дмитрий Всеволодович напротив жены, рядом с Лёлей; Фёдор, соответственно, рядом с Анной. Разрумянившийся от кухонного жара Эрик и его помощник – невозмутимый светловолосый атлет с серьгой – расставляли закуски à la fribourgeoise[18]: густой молочный суп с картошкой, шпинатом и белой крапивой; салат из томлёной моркови; пирог с шукрутой[19] – и, разумеется, сыр грюйер во всех видах: нарезанный палочками и завёрнутый в бекон; взбитый в суфле; запечённый в ramequin (керамической чашке), и он же – в пироге, в салате, в молочном супе…
– Assez, assez![20] – испуганно вскричала Анна, когда Эрик щедро отрезал ей пирога. – Дима, возьми у меня…
Фёдор скованно перекрестился, и начал есть.
Белявский встряхнул тёмно-красную тканую салфетку:
– Ну что, коллеги? Мы выполнили задачу!
– Уже?
– Путешествие к центру души состоялось. Загадка – разгадана!
– Давай, просвети… – предложила Анна, но как-то не слишком охотно.
– Э не-ет, мне интересно сначала послушать ва-ас!.. – лукаво пропел Белявский, цепляя на вилку грюйерный рулет. – Ваши версии?
Вот – на данный момент мы имеем семь персонажей. Отдадим должное Фёдору: есть палитра. Все разные – но все семеро чётко подводятся под один знаменатель. Вопрос: под какой? Есть ответ?
– Как ты любишь экзамены, – вздохнула Анна. – Есть много ответов…
– Так-так?
– Мы говорим, – уточнила Анна, – про барышню из Чебоксар?
– И про барышню, и про всех… Эрик, – обратился Белявский к хозяину, появившемуся с новым дымящимся блюдом, – кен ю гив пейпа?[21] Райт? – Дмитрий Всеволодович перешёл на язык жестов: – Райт? Пейпа? Пен?[22]
Фёдор пришёл ему на помощь, повторив просьбу по-французски.
– Пенсил[23]?.. – не сдавался Дмитрий Всеволодович. – Я буду фиксировать!
– Эм… Что прежде всего поражает – отсутствие мучика… Ты же знаешь, – оговорилась Анна, – какая у меня всегда тема…
Мучик в русской семье – потерянное звено.
Он ушёл… причём ушёл как можно быстрее, пока ребёнок маленький – и «отношения не поддерживает». То есть жечка воспитывает ребёнка сама. Сама кормит, сама обеспечивает, сама «ростит»…
Если он не ушёл – значит, умер. Сам умер – как в первой истории, от болезни: от сердца, от рака, от туберкулёза… Погиб – в тракторе перевернулся. В драке зарезали, застрелили, на стройке упала балка. Погиб на войне.