– И всё же – хотя я в бреду, по-вашему, с идиотским лицом…

– Почему с идиотским?! С прекрасным лицом, с живыми глазами, прозрачными… Вы на родине где найдёте такие глаза? Вы мне с первого взгляда понравились – вы и Лёля – вы мне симпатичны, и ваши чувства, я повторяю, мне симпатичны, я даже завидую – но объект, объект ваших чувств – не могу, не хочу уважать!..

– Ребяточки… – попыталась втесаться Анна.

– Нет, не верю! – страдая, воскликнул Федя. – Вы рисуете русский народ как пьяное сборище, гогот, и проститутки… Вы видите унижение – и ещё унижаете: это неправильно!..

– Что такое «неправильно»? – утомлённо сказал Белявский.

– Мы, сытые и богатые, будем жаждать и алкать, а они, плачущие и нищие, возрадуются и воссмеются…

– Ой, вот не дай бог они воссмеются! Они та-ак воссмеются, мало вам не покажется!..

– Ребятки, брэк! – Анна встала.

– Вам с вашей швейцарской бородкой народовольческой…

– Брэк, я сказала! Дима!! Ты что завелся с пол-оборота? Что с тобой? Ты вообще как себя ведёшь?

Федя… Федя, скажите мне… вот что: я ночью слышала самолёты —

– Аня, мы не договорили!.. – с неудовольствием сказал Дмитрий Всеволодович.

– Отлично вы договорили. И даже лишку. Как же так, Федя? Кто у вас тут летает, если аэропорты закрыты?

– Э-э… – Федя не сразу собрался с мыслями. – Вероятно, мираж…

– Не мираж! Я слышала самолёты!

– Нет, нет, «Mirages», военные… истребители. Здесь поблизости авиабаза, в Майрингене…

– Какие еще «Миражи»? – Дмитрий Всеволодович был раздосадован тем, что его перебили. – «Миражи» устарели сто лет…

– А разве можно летать, если вулканический пепел? – Анна по-прежнему адресовалась к Феде.

– У вояк свои нормы… – ворчливо сказал Белявский. – Своя техника безопасности…

– Уф, теперь все понятно. Дима, можно мы улетим отсюда на истребителе?

– Улететь улетим. Но, боюсь, над границей нас встретят… И багаж в бомболюке побьётся…

– Скажите, Федя: есть у вас что-то более… позитивное? Я устала от ужасов. Я хочу сказку на ночь. Есть у вас для меня сказка на ночь? Или про любовь? Или что-то смешное?

– Да, есть смешное, конечно… И сказки есть, в своём роде… И про любовь… Здесь же сто часов записей…

– Ну а что же мы с вами ужасы слушаем? Хочу смешное!

Чайку-кофейку?

Водки!

Нет? Тогда ничего. Спрашивайте, сэр.

У меня нет вопросов.

Ну, тема, какую вы хотите услышать?

Любая.

О’кей.

Значит, в Киеве в восемьдесят восьмом году я завоевал первое место за самый экстравагантный прыжок. Кобыла Фабула у меня была. Я занимался конным спортом. Раньше занимался. Сейчас нет. После того, как получил трещину орбиты глаза. Лошадь упала, жердь сломалась, и мне в голову. Получил травму орбиты. Потерял глаз, и всё. После этого не занимаюсь конным спортом. А в вомсь… в восемьдесят восьмом году занял первое место. Немцы мне подарили гуся.

Гуся?

Живого гуся. За самый экстравагантный прыжок.

А в чём заключалась экстравагантность прыжка?

Потому что лошадь прыгнула не через два такта, а так вот: смотрите… вот жердь идёт – и она прыгнула не так… а вот так – прыг! Как будто боком.

Наискось?

Да. Грубо говоря, наискось.

Вы её так натренировали?

Я не тренировал её. Это просто она спотакнулась, и так вот. Кобыла Фабула. Такой интересный момент. Вот и всё. Водки нет? Тогда всё, сэр. О’кей. До свидания.

– Трубы, трубы горели у пассажира!.. – диагностировал Дмитрий Всеволодович. Федя не понял, переспросил. – Выпить с утра хотелось! Похмелье мучило. Так что не вышло на этот раз «свободное повествование»… Не задался «нарратив»…

– Ты считаешь, не вышло? – удивилась Анна. – По-моему, просто блестящее интервью. Идеальное. Ну-ка, Федя, давайте им всем покажем. Вспомним, с чего начинается…