– Приходит и сидит, – хныкала секретарша. – Как придет, так и сядет. Мы и так, и сяк, а он – сиднем сидит.

Папченко подошел к ректору и заглянул ему в лицо.

– Стыдобьев, – нараспев позвал губернатор. – Коммунизм проспишь, туда-сюда!

Не меняя истуканской позы, ректор неожиданно отозвался на знакомый голос. Внутри Стыдобьева что-то проскрежетало, пару раз булькнуло, и он отчетливо и довольно строго просипел:

– Оценивая перспективы, мы должны быть трезвыми как никогда. Как никогда.

Вымучив эту фразу, Стыдобьев будто освободился от своей последней мирской обязанности. Лицо у него моментально подобрело и разгладилось, как у разрешившейся от бремени роженицы, а голова свалилась набок. Секунду спустя ректор захрапел, и стало ясно, что он еще на этом свете.

– Вот это артист! – восхитился Папченко. – Вот это шоумен, понимаешь, из погорелого театра! В баньку его, немедленно. Поддайте пару, опохмелите, по-нашему, по-русски, туда-сюда. И чтоб ни один волос с его рейтинга не упал! Вечером приеду, будем оценивать перспективы.

Спящего ректора бережно пронесли по храму науки, вложили в автомобильное чрево и увезли за город.

Нагрянувший в университет часом позже вице-губернатор Повидлов застал только зареванную и слегка поддатую секретаршу: она наткнулась на одну из «заначек» своего шефа и подлечила нервы.

Матвей Козлов был не просто модным пиарщиком. Во время выборов он становился кормильцем для десятков семей. Еще вчера Козлов одиноко шатался в неизменном плащике и мятой шляпе по крутым московским офисам, а сегодня, глядишь, он, как пчелиная матка в улье, сидит в лучшей провинциальной гостинице, а вокруг него роем снуют рабочие пчелы, увешанные мобильниками, видеокамерами, диктофонами, ноутбуками и черт-те чем еще.

Всего за один вечер до вылета в Шайтанск Козлов мобилизовал могучую бригаду креативщиков, полевиков, орговиков, экспертов, журналистов, социологов, режиссеров, операторов, монтажеров и прочих узких специалистов, в карманы которых должна была перекочевать изрядная часть долларов Сметанина и Рабиновича – олигархов, которые, собственно, и бились на шайтанских выборах. Правда, и тот, и другой на всякий случай финансировали обоих фаворитов – и Папченко, и Повидлова. Так что доллары проделывали весьма извилистый путь. Сначала они, от истока близ северных нефтяных скважин, мощно текли в одном русле, затем река раздваивалась и орошала владения двух олигархов, а дальше, послушная их воле, вновь соединялась и мерно падала на мельницы шайтанских конкурентов. Брызги при этом летели во все стороны и жадно улавливались разнорабочими избирательной индустрии. В то же самое время зеленые воды совершали где-то, наверное, под землей невидимое движение в сторону кремлевских башен. Там умелые руки подымали их на свет божий и раскладывали крепенькие пачки по сейфам и тумбочкам, по кредиткам и банковским счетам. Водил умелыми руками давний друг Козлова, человек с полированной лысиной, всемогущий и всезнающий Андрей Вольфрамыч.

Модный киллер Алексей Баранов, в отличие от пиарщика Козлова, всегда работал в одиночку. И очень удивился, когда оторвал в кассах аэровокзала самый последний билет на Шайтанск. Рейс оказался купленным на корню.

Баранов летел налегке. Оружие ему должны были передать на месте. В легкую спортивную сумку он положил смену белья, разную бытовую мелочь, а основное место занял ноутбук. В недрах компьютера таился всего один любимый Барановым рабочий файл – фильм «Москва слезам не верит». Выше этого шедевра киллер ставил только ленты с участием своего кумира – интеллигентного кикбоксера Джимми Маккуксиса. Джимми первым в истории начал, разбивая противникам черепа, декламировать хокку в подлиннике. А теперь Джимми отошел от спортивной борьбы, открыл по всему миру сеть быстрых закусочных «Маккуксис» и все свое время посвятил медитации с перерывами на подсчет доходов.