Макс пристально рассматривал разрезанное и раскрытое тело. Прошла минута, другая, третья…

– Ни хрена не понять, – удрученно констатировал байкер и снова чихнул. – А вы-то как тут разбираетесь? Это ж башку сломать можно, весь мозг набок съедет. Теперь понятно.

– Что тебе понятно?

– Что про трупорезов фигню всякую несут. Это ж до фигища всего знать надо, чтобы вот так работать.

Он полез в карман и достал огромный не очень свежего вида носовой платок, которым принялся утирать глаза и нос.

– Простыл, что ли, – пробормотал он.

– Да не простыл ты, – усмехнулся Саблин. – Это у тебя аллергия.

– Аллергия? На что? Сейчас декабрь, ничего не цветет, пыльцы нет никакой. Да я и не ел сегодня ничего такого, все как обычно.

– А у нас, Максим, в морге вечная весна, – мрачно пошутил Саблин. – Вечное, так сказать, цветение. У нас тут такие аллергены повсюду используются, что мама не горюй.

– Как же вы тут работаете? – удивился Макс.

– Вот так и работаем, – пожал плечами Саблин. – Все болеем поголовно, кто чем. А нам за это – сокращенный рабочий день и пол-литра молока. Только кого эти пол-литра спасут, когда здоровье окончательно угробишь… Ладно, продолжим. Если тебе надоело или плохо себя чувствуешь – иди, ты уже и так все увидел.

– Нет, – упрямо покачал головой байкер, – я останусь, если можно. Я еще не все понял.

Саблин посмотрел на него недоумевающе.

– И чего же ты не понял, друг Максим?

– Вы про смерть говорили… Про то, что она за спиной стоит… Я не почувствовал. А мне интересно. Можно я подожду? А вдруг почувствую.

– Ну, стой, – усмехнулся Сергей.

– А вы сами почувствовали? Была она здесь сегодня?

– Она и сейчас здесь, пока никуда не ушла.

– Сергей Михайлович, а как это… – байкер замялся. – Как вы ее чувствуете? Холод, что ли? Или воздух колеблется? Или звуки какие-то? Как? Мне на что внимание обратить?

Медрегистратор смотрела на него со странным выражением не то сочувствия к его простодушию, не то неодобрения, которое вызывали в ней разговоры о смерти. Была она женщиной немолодой, много повидавшей и проведшей в секционной сотни и тысячи часов за долгие годы работы в морге, и про смерть знала побольше иных врачей.

– Ты, сынок, не жди, не присматривайся, – негромко сказала она, – смерть, если захочет, – сама тебе знак даст, тогда и почувствуешь, и даже сомневаться не будешь, сразу точно поймешь: вот она. Стоит рядом. А если специально ждать, то она не покажется. Она тоже прятаться умеет.

– Угу, – подтвердил Саблин, занимаясь органокомплексом, – слушай, что знающий человек говорит. Когда выйдем отсюда – напомни, я тебе таблетку дам от аллергии, а то ты весь на слезы и сопли изойдешь.

Исследование трупа, как и ожидал Сергей, оказалось несложным и недолгим. Нарезав кусочки для гистологии, он разрешил санитару зашивать тело и со словами: «Всем спасибо, все свободны!» – покинул секционную. Максим шел следом, не переставая оглядываться по сторонам.

– А хотите, я вам в морге стены распишу? И совсем бесплатно – только краски ваши? А то что у вас тут – мрачнота какая-то, серость, обыденность. Я бы вам такие стены сделал! И цвет можно подобрать для настроения, и рисунок сделать, хоть пейзаж, хоть абстрактный, какой хотите. Здесь же не одни только покойники, здесь ведь и люди работают, о них тоже надо заботиться, чтобы у них на душе было радостно. Человек должен видеть красоту, а не эти вот ваши монохромные стены мертвенного цвета. Как в морге, ей-богу.

Сказал – и тут же рассмеялся.

Сергей усмехнулся – Северогорский морг в стиле HEAVY METAL. Мечта любого гота! Да они сюда толпами повалят, вместе с доморощенными сатанистами и прочими неформалами.