В темноте смутно угадывались очертания барака, в котором размещались раскулаченные. До рассвета оставались еще долгих четыре часа. Но сейчас во мраке барак напоминал диковинное исполинское животное, растянувшееся во всю длину. Головой чудовище уткнулось в сторожевую вышку, а его хвост достигал середины зоны.

Беспалый остановился. Неожиданно он ощутил волнение – сейчас ему придется снова убивать. Он был вожаком стаи, а вожак в минуту опасности всегда бросается в схватку первым, тем самым подавая пример всей стае, особенно молодняку. Сегодня ему придется нарушить старый закон: вор не должен убивать, но он просто не может поступить иначе, сегодня у него нет иного выхода.

Беспалый подумал о Шмеле и стиснул зубы. Сейчас у него не осталось никакой ненависти к этому мужику. Просто Шмель со своими крестьянскими принципами стал у него на пути и усомнился в его власти, а значит, должен умереть. Должны умереть и те, кто пошел за Шмелем. Несколько десятков глаз настороженно смотрели на погрузившегося в раздумье смотрящего. Беспалый понимал, что выбора у него нет, – если он попытается отступить, заточки воров тут же пронзят его грудь, а потом истекающий кровью труп будет брошен в зловонную яму.

Сомнения в кровавой битве за власть уместны только до определенного момента, после которого малейшее колебание расценивается окружающими как трусость…

В бараке раскулаченных этой ночью, судя по всему, не ждали беды. В нем царила тишина – казалось, все мужики крепко спали. Беспалый даже почувствовал нечто похожее на жалость. Он всегда ценил трудные победы, а резать сонных было противно его натуре, так же как глумление над мертвецами. Тимофей почувствовал облегчение, увидев, что у входа в барак зажглась спичка и затем засветились огоньки цигарок. Беспалый понял, что мужики все же выставили охрану. Повернувшись к блатным, он шепотом жестко скомандовал:

– В общем так, братва. Видите, у дверей барака стоят двое?…

Мужички– то не так просты, как нам казалось. Охрану выставили, гляди-ка!… Ты и ты! – Беспалый ткнул пальцем в стоявших рядом с ним двух зеков. – Снимите их по-тихому. Надеюсь, мне не надо учить вас, как это делается? – Брови Беспалого сурово нахмурились.

– Обижаешь, Тимоша! У нас злости хватит зубами им глотку перегрызть, – мрачно отозвался один из зеков – коренастый крепыш по кличке Кубик.

– Ну тогда идите, и чтоб все было тихо. Оба зека скрылись в кромешной темноте. Через минуту они подкрались к бараку и затаились за углом, прижавшись к стене, а потом одновременно метнулись на спины беспечно покуривавших сторожей. Луна вышла из-за туч лишь на мгновение, как будто только для того, чтобы посмотреть на кровавую сцену.

Бледно– желтый свет упал на заточку и тотчас погас, когда острие вошло в черный зековский бушлат.

– Режь сук! – сквозь зубы процедил Беспалый. Дверь под ударом его ноги слетела с петель и, грохнувшись об пол, разбудила барак. Три десятка зеков во главе с Тимохой с перекошенными от возбуждения лицами, сжимая в руках заточки и ножи, ринулись в тускло освещенное керосиновыми лампами помещение, к нарам в два яруса, на которых лежали не успевшие проснуться мужики.

– Режь их! – завопил Беспалый, не узнавая собственного голоса. Его вопль утонул в грозном хоре, слившись с криками других нападавших. Беспалый пырнул ножом вставшего на его пути мужика, успев удивиться тому, как легко клинок вошел в тело. Следующей жертвой стал парень лет двадцати, сидевший на нарах с широко раскрытыми от ужаса глазами. Беспалый ткнул паренька ножом в горло и, выдернув клинок, побежал по проходу, не оборачиваясь на предсмертный хрип. Справа, слева, позади него раздавались топот ног, хрип, крики, слышалась брань, удары, стук падающих тел, вопли о помощи. А нападавших переполняло злое ликование, которое мгновенно охватывает бойцов при виде пролитой крови.