– Что произошло в школе? – с характерной для него грубой прямотой спросил Кев.

Беатрикс обрадовалась возможности облегчить душу.

– О, Меррипен, это я во всем виновата. Школа ужасна. Меня от нее тошнит. Я подружилась с одной-двумя девочками, и мне было жаль расставаться с ними, однако с учителями у меня отношения не сложились. Я все время говорила в классе что-то не то, я все время задавала не те вопросы.

– Очевидно, – язвительно заметила Амелия, – методы обучения и ведения дискуссий, принятые в нашей семье, в школе не приветствуются.

– И несколько раз мне пришлось кое с кем подраться, – продолжала Беатрикс, – из-за того, что кое-кто из девчонок говорил, что родители велели им не водиться со мной, потому что у нас в семье есть цыгане и я тоже могу быть цыганкой. И я сказала, что я не цыганка, но даже если бы и была цыганкой, то не стала бы этого стыдиться, потому что стыдиться тут нечего.

Кев с Роханом обменялись взглядами. Их присутствие в семье Хатауэй было обузой для сестер, но… поделать с этим ничего нельзя.

– Но тут, – сказала Беатрикс, – вернулась моя проблема.

Все замолчали.

Кев погладил Беатрикс по голове.

– Чави, – пробормотал он – так цыгане ласково называют молоденьких девушек.

Поскольку он редко говорил на родном языке, Беатрикс округлила глаза и удивленно на него посмотрела.

Впервые проблема Беатрикс заявила о себе после смерти мистера Хатауэя. И с тех пор она периодически возвращалась, когда Беатрикс была чем-то сильно встревожена или расстроена. У нее была мания красть мелкие предметы, такие как карандаши, или закладки, или столовые приборы. Иногда она даже не помнила, что взяла какую-то вещь. Позже она страдала от сильнейшего раскаяния и готова была на все, лишь бы вернуть вещь владельцу.

Кев убрал руку с головы Беатрикс и посмотрел на нее.

– Что ты брала, мой маленький хорек? – ласково спросил он.

Она досадливо закусила губу.

– Ленты для волос, гребешки, книги… всякую всячину. А потом я пыталась вернуть все обратно, но я не помнила, где что лежало. И поэтому поднялся шум, и я вышла и призналась, и меня попросили покинуть школу. А теперь я никогда не стану настоящей леди.

– Нет, станешь, – тут же возразила Амелия. – Мы наймем гувернантку. Собственно, так следовало поступить с самого начала.

Беатрикс с сомнением посмотрела на сестру.

– Не думаю, что мне бы хотелось иметь гувернантку. Ведь ей придется жить с нами постоянно.

– О, мы не такие уж плохие, как… – начала говорить Амелия.

– Да, мы такие, – сухо сообщила Поппи. – Мы были странными еще до того, как приняли мистера Рохана в семью. – Бросив быстрый взгляд в сторону Кэма, она добавила: – Я не хотела вас обидеть, мистер Рохан.

В глазах его зажглись озорные искры.

– Никто и не обиделся.

Поппи обратилась к Кеву:

– Как бы ни было трудно найти подходящую гувернантку, нам необходимо ее нанять. Мне нужна помощь. Мой первый сезон обернулся настоящей катастрофой, Меррипен.

– Прошло всего два месяца, – сказал Кев. – Как ты можешь делать такие выводы?

– Со мной никто не танцует.

– Такого быть не может.

– Со мной не просто никто не танцует, ни один мужчина не желает меня знать.

Кев в недоумении посмотрел на Рохана и Амелию. У такой красивой и умной девушки, как Поппи, есть недостаток в поклонниках?

– Что не так с этими гаджо? – пораженный услышанным, сказал Кев.

– Они идиоты, – ответил Рохан, – и не устают это доказывать.

Вновь обратившись к Поппи, Кев взял быка за рога.

– Это из-за того, что у вас в семье есть цыгане? Поэтому с тобой никто не хочет знаться?

– Ну, и из-за этого тоже, – призналась Поппи. – Но главная беда в том, что я не умею вести себя в обществе. Я постоянно допускаю оплошности. Я совершенно не умею поддерживать светскую беседу. В обществе принято легко переходить с предмета на предмет, порхать по верхам словно бабочка. Это легко, и я не вижу в том большого смысла. И те молодые люди, которые все же снисходят до общения со мной, через пять минут пускаются от меня наутек, потому что они флиртуют и говорят глупости, а я не знаю, как реагировать.