«Потому что я могу».

Она отогнала воспоминания и поднялась на ноги. Боль может быть сексуальной, может быть частью обольщения. Но здесь не было ничего романтического. Хотя он по-прежнему использовал лепестки роз, свечи, вино и музыку.

Почему эта сцена казалась злой пародией на романтику, а не искренней попыткой создать соответствующее настроение? Было выпито слишком много вина, часть которого пролилась на стол и ковер. Огарки свечей застыли в засохших лужицах воска. Рукав нового платья был разорван.

За всем этим скрывалось насилие, которого не было в первом случае. Может быть, он потерял власть над собой? И счел убийство более возбуждающим действом, чем секс?

Вернулась Пибоди.

– Видеокамера была только одна. У входной двери. Я взяла дискету с записью прошедшего вечера и ночи. Ни в коридоре, ни в лифтах камер нет.

– Ладно. Давай поговорим с соседкой.

Извещать ближайших родственников – дело мучительное. Привыкнуть к этому невозможно. Ева и Пибоди стояли на крыльце маленького двухэтажного дома. По обе стороны от двери находились ящики с веселой красной и белой геранью, окно прикрывали белые занавески с оборками.

Вокруг было спокойно, как в церкви. Тихие узкие улочки, цветы и раскидистые деревья.

Ева никогда не понимала людей, живущих в пригороде, где выстроились в ряд аккуратные домики с палисадниками, обнесенными никому не нужными заборами. И не понимала, почему многие люди мечтают о собственном домике и участке в предместье как о земле обетованной.

По ее мнению, с таким же успехом можно было мечтать о собственной могиле.

Она нажала на кнопку и услышала, что в доме раздались три протяжных звонка. Когда дверь откроется и она скажет то, что положено говорить в таких случаях, этот дом уже никогда не будет прежним.

Им открыла симпатичная светловолосая женщина. Женщина с фотографии на тумбочке. Наверняка мать. Ева тут же заметила фамильное сходство.

– Миссис Лутц?

– Да. – Женщина приветливо улыбнулась, но в ее глазах читалось недоумение. – Чем могу служить?

– Я лейтенант Даллас. – Ева предъявила свой жетон. – Нью-Йоркская городская полиция. Это моя помощница, сержант Пибоди. Можно войти?

– А в чем дело? – Женщина подняла руку и пригладила волосы. В ее голосе прозвучала тревога.

– Речь идет о вашей дочери, миссис Лутц. О Грейс. Можно войти?

– Грейси? Только не говорите мне, что она попала в беду. – Улыбка женщины стала шире, но тут же увяла. – Грейси не может попасть в беду.

Яркие цветы, стоявшие по обе стороны двери как часовые, это подтверждали.

– Миссис Лутц, мне очень жаль, но я должна сообщить, что ваша дочь мертва.

Глаза матери остались равнодушными.

– Нет. – В ее голосе послышалась досада. – Конечно, нет. Зачем вы говорите такие ужасные вещи? Уходите. Уходите отсюда немедленно!

Ева придержала дверь, которая едва не захлопнулась у нее перед носом.

– Миссис Лутц, ее убили вчера вечером. Я расследую это дело, я глубоко скорблю о вашей утрате. Мы должны поговорить с вами.

– Мою Грейс? Мою девочку?

Ева молча обняла одной рукой несчастную женщину, другой открыла дверь в гостиную, осторожно подвела ее к дивану, заставила сесть и сама опустилась рядом.

– Миссис Лутц, кому мы должны позвонить? Вашему мужу?

– Джорджу… Джордж в школе. Он преподает в старших классах. Грейс… – Она слепо огляделась по сторонам, как будто ждала, что дочь вот-вот войдет в комнату.

– Пибоди, позвони.

– Вы ошиблись, правда? – Ледяные пальцы миссис Лутц сжали запястье Евы. – Это ошибка. Вы ошиблись. Грейс работает в городе, в публичной библиотеке на Пятой авеню. Сейчас я позвоню ей, и все выяснится.

– Миссис Лутц, никакой ошибки нет.