Через неделю ночных ралли в загнанном взгляде Пентюха уже сквозило отчаяние. Он даже подумывал о страшном. «Лучше ужасный конец, чем ужас без конца», – решил Фофан Полипович и, выпив вечером сверх разрешённого женой, начал извинительным тоном:

– Адочка, дорогая, я хочу тебе кое-что сказать.

– Что же, мой сладкий? – Супруга обласкала его липким взглядом.

– Сегодня я не смогу быть с тобой ночью, – залепетал Пентюх, краснея и заикаясь.

– Это почему же? – тревожно скрипнула нижним бельём Ада Исчадьевна.

– Я тебе изменил, – потупив взор, выдавил из себя Фофан Полипович и театрально взялся за голову.

В глазах супруги вспыхнули далёкие зарницы скорой бури. Выдержав драматическую паузу, она спросила каменным голосом:

– И с кем же?

– Со своей рукой, – пролепетал смущённый Пентюх.

– Ах ты, срамоимец! – без злобы пожурила его Ада Исчадьевна и прижала к своей необъятной груди сильными руками. – Не дрибизди, Фофан! Куда ты от меня денешься? – продолжила она и покровительственно потрепала его по холодеющему затылку. – Я сегодня новое нижнее бельё купила. Ты просто обречён на счастье!

Большая кастрюля с пельменями проплыла над головами сидящих за столом, окутав тесную кухню густым душистым паром. Телевизор на холодильнике надрывался закадровым смехом. Не отводя глаз от экрана, дружная семья Оладушкиных быстро расправилась с ужином и разбежалась по своим углам. И Мимозыря Оладушкина, уютная дама средних лет, осталась одна. Она переключилась на любимый сериал и под телевизионное бормотание стала коротать в бесконечных домашних делах своё ежевечернее скукожитие.

Вроде бы всё у неё было хорошо: квартира с удобствами; муж, с которым они вместе хлебали пресную кашу будней; дети, которые сдабривали эту кашу. Но ощущение, что жизнь проходит мимо, последнее время не покидало Мимозырю.

В это время в сериальных далях кипели нешуточные чужие страсти. Их брызги, шипя и сверкая, залетали в небольшую квартиру Оладушкиных, и Мимозыря с головой бросалась в омут чужой беззаботной жизни, а потом выныривала из него с горящими глазами прямо в постель. Она тормошила своего благоверного и бросала на него игривые взгляды, полные надежд и ожиданий. Но от супружеского интима пахло плесенью, и задорные огни женского желания тут же превращались в остывающие угли прогоревшего костра.

В последнее время Мимозыря часто думала: вот выбери она другого мужа – как бы сложилась её судьба? Может, она бы жила в доме, увитом плющом, на пальмовом юге. Ездила бы с ветерком на красном кабриолете вдоль берега океана. Мировые знаменитости целовали бы ей руки на приёмах и дружно восхищались её новым боа… Но работа, стирка, готовка быстро возвращали Мимозырю в пепельные будни реальности, и жизнь продолжалась, наматывая на семейный вал унылую лапшу повседневности. И единственной отдушиной для Оладушкиной в этом вязком бессмыслии была вкусная еда.

Однажды проходя мимо магазина модной одежды, Мимозыря увидела в витрине белое платье в чёрную полоску и влюбилась в него с первого взгляда. «Эй, красотка! Возьми меня!» – прошептало платье сквозь стекло и махнуло ей подолом. «Ах!» – воскликнула потерявшая голову Оладушкина и влетела в магазин. Платье прыгнуло ей в руки и потащило в примерочную, где со страстью героя-любовника набросилось на неё. Оно так ласкало и будоражило, что Мимозыря зажмурилась от удовольствия, и в её душе закружили райские птицы.

Когда волна трепетной дрожи стекла на пол, она придирчиво осмотрела себя в зеркале, и в примерочную ворвались холодные ветры отчаяния. Платье издевательски подчёркивало все складки на теле Оладушкиной и делало её похожей на огромную чёрно-белую гусеницу. Это было жестоко. Любовь к платью оказалась невзаимной. Мимозыря с трудом вырвалась из липких объятий магазинного прелюбодея и, заливаясь слезами, выбежала из примерочной. А бессовестное платье самодовольно ухмыльнулось ей вслед и вернулось на своё место на витрине, продолжив соблазнять проходящих мимо женщин.